Финальный танец, или Позови меня с собой
Шрифт:
Праздное лежание в постели располагало к воспоминаниям. Алекс перебирал в голове тот вечер, когда на их с Марго глазах прыгнула в реку Карина Кавалерьянц. Он не переставал удивляться упорству, с которым эта женщина шла к своей цели. И ведь она довела бы свою игру до конца, если бы не его фраза о причастности Вартана к пропаже ее старшей дочери. Алекс и сам содрогнулся от ужаса и отвращения, когда слушал разговор охранников в кафе. Как низко должен пасть мужчина, чтобы спасать свою шкуру ценой жизни ребенка, да еще и родной племянницы…
Карина не была готова к такой
Эта мысль заставила его взять телефон и набрать номер дочери. Алекс затаил дыхание, слушая гудки и молясь, чтобы Маргоша ответила. И вот ее голосок разорвал напряженную тишину:
– Папа! Папочка!
– Марго… Как ты там? – сглотнув неприятный ком, застрявший в горле, проговорил Алекс глухим голосом.
– Я скучаю, папа. Ты обещал…
– Да, детка. И я выполню. Просто сейчас…
– Я понимаю – сейчас ты занят, – со вздохом перебила Маргоша таким тоном, что у Алекса сжалось сердце. Но сказать дочери, что болен, он не решился – к чему волновать впечатлительную девочку?
– Ты умница, Маргоша. Скажи, ты занимаешься музыкой или по-прежнему упрямишься? – он слегка улыбнулся, отчетливо представляя картину – Маргоша, наклонив голову и сведя бровки к переносице, топает ногой, отказываясь сесть за инструмент.
– Я больше не хочу играть, папа.
Алекс вздохнул – у дочери был его характер. Ничего, он сумеет уговорить ее снова заниматься. Возможно, она не пианистка от Бога, но задатки, несомненно, есть, так что это нужно развивать.
Попрощавшись с дочерью, он вдруг ощутил непреодолимое желание сесть за инструмент. Этого не было уже давно, такой вот тяги. К счастью, рояль в квартире имелся – брат постарался и выбрал именно то, что нужно. Кашляя и держась от слабости за стену, Алекс побрел в гостиную.
Черно-белые клавиши казались мертвыми. Он опустил на них руки и сидел так какое-то время, настраиваясь. Почему-то извлечь первые звуки казалось невозможным – такое состояние бывало после долгой отлучки от инструмента, но постепенно оно прошло, и гостиная наполнилась музыкой. Алекс играл долго, наслаждаясь каждой минутой, проведенной за роялем, и вдруг поймал себя на том, что не касается Шопена – никак. Раньше он часто играл что-то, а вот сегодня в голове что-то сработало, словно заблокировав память. Мэри любила Шопена, но, стесняясь своих «попсовых» вкусов, никогда не просила сыграть что-то конкретное, однако он всегда чувствовал, чего именно она хочет, и часто играл для нее. Ему нравилось выражение ее лица – в такие моменты Мэри была словно лишена своей обычной брони из сарказма, ехидства и стервозности и становилась мягкой, тихой и отрешенной. Алекс вдруг вспомнил, что после ее смерти играл Шопена только однажды – в четыре руки с Маргошей, да и то для видеозаписи, которую потом отослал Марго-старшей. А сегодня у него было ощущение, что он не может вспомнить ни единого аккорда.
Внезапно в груди словно что-то разорвалось, и горячая волна боли охватила его с такой силой, что Алекс не смог сдержаться и застонал, упав лицом на клавиши.
В таком виде его нашла пришедшая убираться горничная и вызвала «Скорую». К моменту приезда врачей Алекс успел прийти в себя, однако в больницу его все-таки уговорили поехать. Да он не особенно и сопротивлялся, понимая, что состояние ухудшается с каждым днем.
Оказавшись в стерильной одноместной палате под капельницей, Алекс ощутил себя чуть лучше и смог даже позвонить. Набрав номер Марго, он не особенно рассчитывал на ответ, однако она сняла трубку.
– Что тебе нужно, Алекс? – спросила она без приветствия, совсем как раньше это делал он.
– Хотел узнать, как ты, пришла ли в себя.
– Пришла. Это все?
– Ты торопишься куда-то или не можешь разговаривать?
– Не хочу разговаривать.
Алекс умолк. Предсказать поведение Марго было несложно, вряд ли после такого потрясения и после поцелуев на лестнице она будет общаться с ним как ни в чем не бывало, это же ясно. Но в ее словах было столько холода и отчужденности, что это не только задевало – обижало.
– Судя по номеру, ты еще в Москве, – констатировала Марго после паузы. – Когда собираешься улетать?
– Как врачи отпустят.
– Врачи? – ее голос моментально утратил ледяные нотки и стал прежним – мелодичным и бархатным. – С тобой что-то случилось?
– Случилось. Я в больнице.
– Господи, в какой?!
– В онкоцентре, Марго.
Она ахнула и вдруг заплакала. Несколько минут Алекс слышал в трубке лишь всхлипывания, но наконец Марго сумела успокоиться и проговорила бесцветным голосом:
– Этим должно было кончиться. Этим – и ничем другим. Это твое наказание, Алекс.
– Возможно.
– Скажи, а как давно..? В смысле – ты знал об этом раньше?
– Я узнал недавно. На следующей неделе меня прооперируют.
– О-о, если ты и на этот раз выдумал историю, чтобы благополучно скрыться, то имей в виду – я тебе не верю, – внезапно разозлившись, заявила Марго. – Ты уже выкинул такой финт однажды – второй раз я не куплюсь. Пусть тебя твои бабы оплакивают.
– Какие бабы, что ты говоришь? – поморщился он, пристраивая трубку удобнее. – Давно никого нет. Если хочешь – приезжай, убедись.
– Очень нужно! – фыркнула она. – Если ты снова что-то задумал, то обойдись без меня, хорошо? Я покидаю сцену.
Он вдруг тоже разозлился, даже не понимая, с чего.
– Да и вали! Когда я был нужен, ты знала, где меня искать! Зато когда мне нужна ты – ты, видишь ли, играешь в оскорбленную невинность! Сцену она покидает! Прима! – Алекс со злостью швырнул трубку на кровать и часто задышал, чувствуя, как с каждым вдохом в груди разливается боль.
Почему-то именно сейчас слова Марго, не самые, надо признать, обидные из того, что она могла сказать и говорила, привели его в такое бешенство. Он очень нуждался в ней – просто в ее участии, в ее присутствии, в голосе, а она отказала ему даже в такой малости.