Финиш для чемпионов

Незнанский Фридрих Евсеевич

Создавалось впечатление, что свидетели Горохову мешают: ходят зачем-то, говорят свое, портят нарисованную им схему. Даже показание Инны о том, что у главаря убийц не хватало двух пальцев на левой руке, не вызвало у следователя ни малейших эмоций. Аня Любимова и супруги Бочанины испытывали уже тихую ненависть к этому непрошибаемому бюрократу, который то ли был от природы глуп, то ли кого-то покрывал. Ненависть к его тонконогой и толстобрюхой, несмотря на молодость, фигуре, самоуверенному, вечно звучащему на повышенных тонах голосу, размеренным движениям постоянно лоснящихся, точно он недавно ел что-то маслянистое, пальцев… И надо же было случиться, чтобы Горохова тоже звали Дмитрием, как любимовского сына! Самое близкое для Ани имя. И — самое отталкивающее. Нет, с Гороховым каши не сваришь! Надо действовать собственными силами…

— Ну как, Витя, — Аня изводилась от нетерпения, — что тебе посоветовали?

Бочанин, после приступа шумливости при входе, стал тих и безмолвен. Присев на стул, начал расшнуровывать ботинки: в квартиру, где есть младенец, вход в уличной обуви воспрещен. Вдова не торопила, хотя все ее тело напряглось в ожидании первого слова.

— Значит, так, Аня, — не выдержав, заговорил Бочанин с ботинком в руке, — похоже, ты была права. Без крупных денег тут ничего не сделаешь.

Аня сглотнула застрявшее в горле ожидание. Ей стало легче. Даже непривлекательная определенность лучше полного тумана.

— Это ничего, это ничего, — торопливо сказала Аня, — деньги у нас есть… Пока есть… А потом я выйду на работу…

— Да ты-то уж молчи! — с грубоватой дружеской ласковостью прервал ее Виктор. — Тебе деньги на Димку нужны. А на работу выходить даже не думай: ребенок сейчас твоя главная работа. Не беспокойся, скинемся! Кликну клич в нашей спортсменской среде: «Требуются деньги, чтобы отыскать убийц Пашки Любимова!» — знаешь, сколько народу от себя последнее оторвет?

— Но как же! — Анна нахмурилась. — Я обязательно должна дать деньги, обязательно! Витя, даже не думай, мне будет стыдно! Паша ведь был мой муж…

— Ладно, ладно, Аня. Я это только в том плане, чтобы ты не волновалась о материальной части. До твоих денег тоже дело дойдет. Адвокат — удовольствие недешевое.

— Как — адвокат? Мы ведь нацеливались на частного сыщика…

— Адвокат, Аня, лучше. Он будет представлять твои интересы в суде. И потом, частного сыщика не пустят в те кабинеты, куда известный адвокат двери ногой открывает.

— У тебя уже есть кто-то на примете?

— Да, мне рекомендовали… Где-то тут была записка, неужели посеял? — Бочанин захлопал себя по карманам пиджака. — Ах да, вот же она! — Развернув сложенный вчетверо клетчатый блокнотный листок, он отчетливо, чуть ли не по слогам, прочел: — Юрий Петрович Гордеев, десятая юридическая консультация Московской палаты адвокатов. На Таганке, — прибавил он от себя. — Слышал я не от одного уже человека, что Гордеев — такой адвокат, который стоит десяти частных сыщиков.

— Проверим, — сказала вдова Павла Любимова.

Не завершив процесс переобувания (одна нога в тапочке, на другой — полурасшнурованный ботинок), Виктор Бочанин смотрел снизу вверх на нее — высокую, красивую даже в домашнем халате, обычно уступчивую и застенчивую, но за последнее время налившуюся какой-то уверенной решимостью. Увеличенная кормлением грудь зрительно подчеркивала эту решимость. Павел многократно пересказывал другу историю знакомства с будущей женой: тогда он находился в зените славы и, как последний идиот, решил, будто только благодаря чемпионскому титулу ему удалось добиться внимания прекрасной брюнетки, отшивавшей в приморской гостинице всех, кто пытался ухаживать за ней. А на второй день выяснилось, что она не подозревала о его спортивной славе. И вообще, даже телевизор выключает, когда там начинаются спортивные новости. Паша понравился ей именно как Паша — без наград, без регалий, сам по себе. Его это привело в восторг. Его все в ней восторгало — даже то, что она была чуть полновата и, совсем не по-спортивному, медлительна и рассеянна. В доверительных мужских беседах Павел откровенно признавался Виктору, что женщины, как и кошки, ему нравятся мягкие и пушистые. Пусть другие хвастаются ультрамодными «сфинксами», лысыми, тощими и злобными на вид, — он предпочитает надежную добрую сибирскую породу. Аня как раз родом из Иркутска… А еще Паша звал Аню «своей персиянкой» — но это уже не из-за сходства с персидской кошкой, а из-за густейших, точно у иранской пери, черных волос и косо поставленных, удлиненных к вискам темно-карих глаз.

Паша так до конца и не узнал свою жену. Не увидел, как в этой красавице с восточными глазами пробуждается восточная жажда мести. Не почувствовал, как пушистая кошечка прекращает мурлыкать и выпускает острые коготки. Да и откуда было это узнать ему? Если бы не убийство мужа, не за кого было бы ей мстить, незачем превращаться из домашней кошки в дикую рысь. Но если уж произошло то, что произошло, Аня пойдет на все, чтобы найти убийц, — Виктор мог не сомневаться.

— Проверим, Аня. Конечно, проверим. Если Гордеев нас не устроит, найдем другого адвоката, еще лучше. Хотя это вряд ли… Гордеев, говорят, редкий человек… А теперь пойдем, покажешь Димку. Вырос небось? Давно я что-то вас не навещал…

4

Следователь Тверской межрайонной прокуратуры, юрист первого класса Сергей Валерьянович Плотников находился в стрессовом состоянии. Само по себе упомянутое состояние не могло считаться новостью: Плотников пребывал в нем постоянно. Необычна была лишь причина, ввергнувшая его в стресс.

Посудите сами: как правило, основным фактором, раздергивавшим плотниковские нервы, была семейная жизнь. Кто-то возле семейного очага расслабляется и отдыхает душой — у Сергея Валерьяновича дела обстояли прямо противоположным образом. Его угораздило жениться поздно, в тридцать шесть лет… Поддался, как дурак, на увещевания родителей, испугался одинокой старости! И невеста была ему не противна: субтильная такая, хрупкая, уязвимая. Варя, Варенька: имя теплое, словно варежка. Мечтала родить ему детей… Ну что тут скажешь? Мечты сбываются! Хрупкое создание за десять лет совместной жизни отправлялось в роддом пять раз. Во время, свободное от родов, Варвара тоже не скучала, заполняя досуг авитаминозами, общей слабостью, визитами к подругам и мамочке (дежурным блюдом этих визитов выступали жалобы на нечуткость и грубость мужа), поездками в подмосковный санаторий, пред— и послеродовыми депрессиями. Что касается Плотникова, то уже после первого ребенка он, испуганный слабым здоровьем жены, заявил: «Хватит!» — и началась волынка предохранительных средств… которые доказали свою полнейшую несостоятельность. Трудно установить, то ли средства попадались ненадежные, то ли применялись неправильно, то ли организм Варвары, вопреки декларируемой слабости, обладал невероятным, обходящим все ухищрения медицины талантом материнства. Не помогали даже презервативы, которые Плотников после рождения третьего захребетника перестал покупать. Конечно, существует еще такой малопочтенный метод регуляции численности населения, как аборт, но Варя была категорически против абортов, так как они, по ее мнению, приводят к раку. Плотников в пункте абортов солидаризировался с женой — не из-за опасности рака и не по религиозным соображениям (он не позволил бы никаким богам вмешиваться в свою личную жизнь), а потому, что считал за величайшее свинство убить человека, который приложил столько усилий, прорываясь через предохранительные кордоны на белый свет. В конце концов, ведь это были его дети! В своем отцовстве он не имел оснований сомневаться: все пятеро, особенно дочки, были вылитые Сергеи Валерьяновичи. И все обожали папулю, который играл с ними, читал им книжки, помогал учить уроки и никогда не бил. В отличие от Варвары, которая под горячую руку, случалось, и мужу закатывала пощечины. Порой Плотников погружался в запретную мечту: что, если бы Варвара исчезла? Нет, не умерла, он не настолько жесток; просто взяла и исчезла бы из его жизни. Ушла бы, что ли, к другому мужчине: ведь она, несмотря на все беременности и истерики, неплохо сохранилась и постоянно жалуется на то, что совершила страшную ошибку, выйдя за хама-следователя. Одному, с детьми, ему в чем-то стало бы легче: Мариночка, старшая, отлично справляется по хозяйству…

Так нет, не уйдет ведь Варя! Еще, того гляди, шестого родит! Роддомовская врачиха в последний раз клялась и божилась, что перевязала трубы, а это дает стопроцентную гарантию — так ведь знаем мы их, этих врачей и эти трубы. Если Варварин организм решит, что шестой отпрыск в семье Плотниковых необходим, никакие препятствия с трубами его не остановят.

Поглощенный непрекращающимися домашними трудностями, на работе следователь Плотников функционировал. Элементарно функционировал, выполняя служебные инструкции от «А» до «Я», не лез на рожон, не хватал звезд с неба — словом, был исполнителен и безынициативен. Время от времени он с горечью напоминал себе, что раньше трудился по-другому, что ему было интересно то, чем он занимается; а в молодости, полный энтузиазма, он и подумать не мог, что когда-нибудь превратится в эдакого человека в футляре, хладнокровную рыбу с тусклыми глазами… Но раньше — это раньше. Теперь Сергей Валерьянович разучился сосредотачиваться: пытаешься погрузиться с головой в материалы дела, а в голове комарино звенят вчерашние упреки жены; пытаешься вечером после ужина набросать предварительный план завтрашнего допроса, а на тебя наседают маленькие Плотниковы, которые целый день дожидались порции родительского внимания. Единственное, чем он утешал себя, — нареканий на него не поступало, а значит, обязанности свои он выполняет сносно.

Так было до сих пор. Но, видно, нельзя вечно играть в поддавки с самим собой, и за все наступает расплата. В данный момент расплата стояла перед ним в облике старшего помощника Генерального прокурора Российской Федерации Александра Борисовича Турецкого. Турецкий сыпал слова суровым голосом, но при этом смущенно морщился и, в целом, был совсем не рад, что приходится отчитывать работника прокуратуры, о котором раньше ему ничего плохого не докладывали.

— Послушайте, Сергей Валерьянович, — будто сквозь толщу воды, доходил до Плотникова смысл слов, — понимаю, что вам приходится работать и… жить в сложной обстановке…

«Сослуживцы рассказали про семью, — отметил Плотников, — значит, сочувствуют. Переживают. А что толку?»

— …Но это не дает вам права пренебрегать служебными обязанностями. Во что вы превратили дело Чайкиной?

— Кого? — переспросил Плотников уныло, как неуспевающий ученик, тянущий время в ожидании спасительной подсказки.

— Натальи Чайкиной, гендиректора спортивного клуба «Авангард».

— Ах да, ну да, конечно… Это скорее дело Вахтанга Логия…

— Это вы в этом уверены, Сергей Валерьянович. Причем настолько уверены, что никакие другие версии просто не рассматривали. Что ж, давайте разбираться вместе.