Финт хвостом (сборник)
Шрифт:
— Кошки, — раздался голос Марио, развалившегося не сколькими ступенями ниже. — Меня уже от них тошнит.
Увидев Марио, кот подобрался, зрачки его расширились, так что глаза стали совершенно черными. Уши прижались к голове, а рокочущее мурлыканье переросло в низкое грохочущее урчание, словно из пасти льва. Потом он пронесся мимо Марио и исчез среди камней.
Вскоре после этого ушли и Мелина с Марио, и куда бы Мелина ни посмотрела, повсюду были кошки, и этих кошек было больше, чем ей когда-либо случалось видеть, даже здесь, в Остии. И все они наблюдали за Марио. Из-под каждой каменной скамьи они провожали его огромными глазами, напрягши гибкие тела и постукивая по земле
Из спальни в отеле Марио вышел весь в поту.
— Мама, почему ты выключила кондиционер? Я проснулся из-за жары.
Опершись о подлокотники, она тяжело поднялась с кресла и повернула переключатель.
— Теперь он включен.
Она села на место, сложила на пухлых коленях ручки и опять вперилась в итальянскую «мыльную оперу» по телевизору. Так она могла сидеть часами, на разу даже не пошевелившись.
— Если б ты знал итальянский, мог бы смотреть вместе со мной, — сказала она, на минуту отрывая взгляд от экрана.
— Ты сама знаешь, что я ни слова по-итальянски не понимаю, мама.
Когда он был ребенком, она хвалилась, что он говорит только по-английски.
— Мелина говорит на итальянском и на греческом.
— Повезло ей. Пойду погуляю.
— Но уже почти совсем темно! Куда ты пойдешь?
— Я уже большой мальчик, мама. И в Риме намного безопаснее, чем в Майями. Мелина так сказала.
— Эта Мелина ничегошеньки не знает. Ты никуда не пойдешь.
— Увидимся, когда вернусь.
— Не оставляй меня одну! Ты не знаешь, что может случиться с женщиной, если мужчина застанет ее одну.
Он улыбнулся обычной своей «да ладно, мама» улыбкой.
— Марио! Я хочу, чтобы ты был здесь! Что, если со мной случится приступ? Господи Иисусе, помоги мне, если мой сын уйдет и со мной что случится.
— Заткнись, мама.
— Ты что, болен, что так со мной разговариваешь? Весь вечер с тобой что-то странное творится. Как будто ты счастлив.
— Я счастлив, мама. Здесь я могу делать то, чего никогда не делал дома.
И на том он ушел. Она кричала ему вслед, призывала Марию Божью Матерь, потом принялась проклинать его, когда он закрыл за собой дверь и направился к лифту.
Ее упреки не имели ровным счетом никакого значения, как не имел его дождь, обрушившийся ему на плечи на улице. В подземке он сидел в освещенном резким неоном вагоне и оглядывал усталые и пустые лица пассажиров, пытаясь сохранять при этом спокойствие, ничем среди них не выделяться. Он вышел на остановке у цыганского лагеря. Боли особой не было, но то, как он разделался с маленькой цыганочкой, заставляло его чувствовать себя так хорошо, словно он обрел магическую силу. Достаточно силы, чтобы перечить маме.
Тьма кругом хоть глаз выколи, и в этой темноте он побрел прочь от станции и в конечном итоге вышел на дорогу, вдоль которой выстроились обветшалые заборы и крохотные домишки и мелькали среди теней кошки. Моросил мелкий дождь. На вершинах холмов вокруг города полыхали молнии, и из далекого далека накатывал гром.
Под уличным фонарем, чей свет превращал дождь в серебряные иглы, стояла девчонка. Еще одна цыганка в такой же случайной мешанине одежек, в какую одета была первая, — когда-то стильные, но давно позабывшие о моде вещи, залатанные и украшенные кусочками ярких тряпок и ленточек. Впрочем, как всякий тинейджер, она бросила вызов даже цыганской традиции: цыганский наряд дополняли припанкованная прическа и пирсинг в носу и ушах. И макияжа на ней было слишком уж много. Он предложил ей сигарету и даже дал прикурить, когда она выхватила одну из пачки.
— Говоришь по-английски? — спросил он, даже не ожидая услышать ответ.
— Немного, — отозвалась она. — Ты американец, а?
— Да, — невыразительно бросил он.
Девчонка как голодная затянулась сигаретой, потом поглядела на него.
— Немного американских сигарет. Денег много.
Вынув из кармана пачку, он отдал ее ей, сам поражаясь собственному спокойствию.
— Сколько за тебя?
— Ну ладно, — с улыбкой она побренчала ожерельями. — Немного.
Он достал из кармана крупную купюру. Выразительно вздернув бровь, она схватила купюру и указала куда-то в кусты. С веток на него летели капли, пока она не затащила его за собой под убогий навес. На полу здесь валялся старый спальный мешок, на который они и легли: ее тело прижалось к его, а руки сжимали все растущую эрекцию. Подняв взгляд, он увидел пару переливчатых желтых глаз, уставившихся на него из эбонитово-черных теней под промокшим кустом. Послышалось шипение, и глаза погасли. Он вдохнул влажный земляной запах пола, услышал, что дождь снова пошел сильнее. А потом его руки легли на теплое горло, отталкивая мешающиеся нелепые бусы, лаская кожу девчонки. Он перекатился на нее и сжал крепче. Она затрепыхалась, но он был гораздо тяжелее, и руки у него были сильные. Совсем просто: надо только держаться и сильнее сжимать пальцы, так чтобы ногти входили в кожу, пока она не перестанет наконец содрогаться. Разжав руки, он задумчиво оглядел ее, потом полез ей в карман, чтобы забрать свои сигареты и деньги. Восхитительное ощущение. Какой она была беспомощной. И он задрал ее юбку, решив наконец, чего он хочет теперь.
«Come se sato crudele a trattarini in guesto modo!» Слова Ренаты не выходили у Мелины из головы. «Как жестоко ты обошелся со мной!»
За окном стояло ясное утро, воздух был прозрачен и чист, и камни в тени сочились влагой. Дождь и гроза отбушевали еще до рассвета, и Рим казался отмытым и безмятежно чистым. У себя в темной комнате Мелина полистала дюжину фотоснимков, на деле их даже не видя. Потом, разозлившись на себя саму, силой заставила себя вернуться к оттискам и отпечаткам. Ей удалось сделать с десяток великолепных снимков кошек, уютно примостившихся на поваленных колоннах Форума, лениво гуляющих по термам Каракаллы.
«Come se sato crudele...»
Что-то в том, как произнесла Рената эти слова, отдавалось злобой много большей, чем обычная ее мелочность.
Со вздохом Мелина отложила и снимки, и грим-карандаш. Что подтолкнуло папу к последней черте? Что заставило его перерезать себе вены? Ведь, наверное, было же что-то, что стало последней каплей. Ренату об этом не спросишь, но, возможно, Марио знает. Неохотно Мелина взялась за телефон.
— Привет, Мелина. Мама уехала в Ватикан на мессу.
— М-да... Я просто хотела узнать, не надоело ли тебе еще смотреть достопримечательности. Завтра ведь вы уезжаете.
— Э... — В трубке раздался шорох сминаемой ткани, и Мелина поняла, что она его разбудила. — Конечно. Если ты пойдешь со мной.
— Ты говорил, что хочешь посмотреть Форум.
— Все эти камни возле Колизея?
— А... да. Но, Марио, можно это сделать так, чтобы твоя мать не узнала? Мне нужно спросить тебя кое о чем. — От одной только мысли, что он может решить, что она интересуется им самим, Мелина поморщилась.
— Нет проблем. После мессы она пойдет к подруге. Они, наверное, весь день станут трепать языками по-итальянски.