Фирма приключений. Научно-фантастический роман
Шрифт:
— Могу тебе позавидовать, — мрачно произнес Гард. — У меня такой вопрос, Рольф. Если ты так убежден в своей правоте, почему бы эти опыты не делать открытыми? Не разрекламировать их полезность, результативность и, как ты говоришь, гуманность? И почему твой шеф и покровитель Дорон, едва я сунул нос в вашу преисполню, немедленно прекратил твою деятельность, а потом еще «наигуманнейшим» образом уничтожил почти всех твоих подопытных, заметая следы?
— Нет, — сказал вдруг Честер, — я еще не «готов». Подожду, что Рольф ответит.
— У него очень принципиальная позиция, — с улыбкой сказал Бейли, обращаясь к Гарду и имея в виду Честера. — Не пора ли нам его все же выгнать?
— Пожалуй, пора, — тоже улыбаясь, согласился Гард. — Впрочем, пусть сидит. Если серьезно, его колебания отражают и твои, Рольф. Я не могу поверить, что ты сам веришь во все, что говоришь.
— Не лезь ко мне в душу, — с горькой иронией сказал Рольф Бейли. — У современного человека душа — сплошной лабиринт, и там есть такие закоулки, из которых, бывает, даже с полицейскими собаками не выбраться… Но ты задал мне вопрос? Отвечаю. Почему бы не открыть наши опыты? Во-первых, потому, что я не наивный идеалист, а опыты стоят колоссальных денег, — ты меня понял? Украдут! Конкуренты! Лишат приоритета! Кроме того, нельзя сбросить со счетов и то, что результаты наших изысканий имеют, безусловно, военно-государственное значение, — надеюсь, это не нужно тебе объяснять? Наконец, целый перечень не менее важных и существенных причин. Например: финансирование идет через ведомство генерала Дорона, — стало быть, он и определяет степень и уровень закрытости моей работы. Не я! Кто платит, как говорят, тот и заказывает музыку. И не вы, потому что вы с Честером пока что ни одного лемма на опыты не выложили. Есть и еще один довод. Массовое общественное сознание — а господствующая мораль есть производное этого сознания — всегда и неизбежно отстает от событий. Если даже вы, умные и видавшие виды люди, к тому же мои друзья, извините за выражение, накинулись на мою работу с несправедливыми обвинениями, а меня посчитали мракобесом и преступником, что прикажете ждать от недальновидного и тупого обывателя? Пройдет время, его сознание приспособится к новым условиям, и тогда он скажет мне спасибо, как, надеюсь, и вы. А пока — рано.
— Значит, — сказал Гард, — в массе своей народ, по-твоему, моральный консерватор?
— Ты еще сомневаешься в этом? Безусловно! Народ — быдло! Он развлекался, когда жгли Джордано Бруно, считал еретиком Галилея, разрушал станки, не принимал картофель, смеялся над синематографом, прежде чем его признал, восставал против компьютеров, опутал, как паутиной, «моральными проблемами» пересадку донорских сердец… Продолжать перечисление или хватит? Тебя не поражает, комиссар Гард, как это вопреки консерватизму толпы все же рождались прогрессивные идеи и пробивали себе дорогу?
— Не вопреки, — поправил Гард. — Вопреки воле народов еще ничего никогда не торжествовало.
— Да?! — прервал молчание Честер. — А фашизм? А войны?
— Что — фашизм? — сказал Гард. — Что — войны? Большинство не хотело ни того, ни другого.
— А им навязали! — с сарказмом воскликнул Бейли. — Что и доказывает: быдло!
— А кто тогда делает революции?! — тоже вскричал Честер. — Благодаря кому…
— Благодаря кому они происходят? Благодаря тупицам реакционерам, которые тормозят безотлагательные реформы и тем самым доводят до взрыва! Дураки — всюду дураки. Ждать, когда они прозреют и сообразят, что для народа благо, а что нет? У меня мало времени, нас всех торопят события.
— Вывод? Определять, что для народа хорошо, а что для него плохо, дано тебе? — сказал Гард. — Или вот ему? — Он указал на Честера. — Или Дорону?
— Есть люди близорукие, а есть дальновидные. Кто же кого должен вести?
— Это ты себя и Дорона, разумеется, полагаешь дальновидными? Вам и дано определять, что есть для народа благо? Гитлер тоже так про себя думал и привел народ к катастрофе! — резко сказал Гард. — А вы с Дороном просто иезуиты, исповедующие лозунг: цель оправдывает средства!
— Опять демагогия! — презрительно бросил Бейли. — Иезуиты! А что такого они сделали, позволь тебя спросить? Какой такой цели достигли, используя неправедные средства?
— Основали фашистское государство, — тихо сказал Честер.
— Какое? Где и когда?
— В семнадцатом веке, в Парагвае. Что у тебя было по истории на второй год обучения в колледже? Иезуиты так воспитали народ, то есть местных индейцев, что он с благодарностью целовал розги, которыми его пороли «отцы», лучше народа знающие, что человеку для его же блага надо.
— Это не разговор, — оборвал Честера профессор Бейли. — Меня совершенно не интересует Парагвай и его коренное население. Я делаю благое дело. Я способствую выживанию человечества. Вы просто спятили. Я опроверг все ваши вздорные обвинения, а услышал в ответ байку про индейцев Парагвая и общефилософские рассуждения, где сколько голов, столько теорий! С меня достаточно ваших заскорузлых эмоций!
— Ну что же. — Гард встал. — По-моему, все уже сказано, и, как водится между друзьями, до конца. Дело лишь в том, кто что услышал в этом разговоре. Пусть я «моральный консерватор», но все же задумайся, Рольф Бейли. Почему сквозь тысячелетия человечество пронесло неизменным такое логически недоказуемое понятие, как «совесть»? И почему Гитлер счел необходимым объявить совесть химерой… Одевайся, Рольф.
— Что ты намерен делать?
— Взять тебя с собой.
— Для чего и по какому праву?
— Для твоего же блага и по праву человека, облеченного властью. Вот видишь, в данном случае я определяю, что для тебя благо, а что нет.
— Типичный произвол! Или ты шутишь?
— Нет, перевожу твою теорию в действие.
— Тогда объясни по-человечески…
— Хорошо, Рольф, слушай. Я убежден, что твой особняк, начиная с туалета и кончая этим кабинетом, прослушивается генералом Дороном. Моя глушилка работает, но мощности ее, боюсь, не хватает. Стало быть, Дорону может быть известен весь наш разговор и даже то, что я говорю тебе сейчас. Коли так, он понимает, что ты для него потенциально опасен, ибо знаешь слишком много и можешь вольно или невольно выболтать, как тот брадобрей царя Мидаса. Кроме того, в отличие от тебя, Дорон прекрасно осознает, насколько преступна его и твоя деятельность. Поэтому я вынужден забрать тебя отсюда и устроить так, чтобы ты был какое-то время недоступен Дорону.
— В тюрьму?!
— Возможно.
— Фред, что ты молчишь? — обратился Рольф Бейли к Честеру, который в ответ только пожал плечами: мол, в этих делах нужно довериться Гарду.
— Мартенс, вы далеко? — не повышая голоса, произнес Гард, дверь тут же отворилась, и сержант вошел в кабинет. — Автобус с глушилкой снимите. Мою машину к подъезду. Впереди нас и сзади по мотоциклисту. Если все ясно, исполняйте.
Мартенс щелкнул каблуками и вышел. Дэвид Гард приблизился к Бейли, наклонился к его уху, но не шепотом, а своим нормальным голосом, то есть явно демонстративно, сказал:
— Рол, завтра во Дворце правосудия я устраиваю прелюбопытнейшую пресс-конференцию. Ровно в восемнадцать ноль-ноль. Я хочу, чтобы и ты и Аль Почино не только дожили до нее, но и пережили ее. Я так хочу, Рол, и так будет. Ты меня понял?
После этого они втроем двинулись из кабинета. Профессор шел впереди, безвольно опустив плечи, а Гард и Честер, как конвоиры, чуть сзади от него, по бокам.
26. ПОД ПРИЦЕЛОМ