Фирма приключений

Багряк Павел

– С вами, как бы не так! – возразила, заметно успокаиваясь, Линда. – Что я, не поняла, что он еще откуда-то не вернулся?

– Вернулся, вернулся! Карел его сегодня утром видел, – сказал не моргнув глазом Фред с такой убежденностью, что Линда и в самом деле поняла, что он врет. Но решила более не искушать судьбу – много ли женщинам нужно от мужчин? Ласковое слово, которое, как известно, и кошке приятно, да чуть-чуть правдоподобного вранья!

Занявшись хозяйством, она вроде совсем успокоилась. А Фред подумал: интересно, Дэвид Гард улетел в среду, сегодня суббота, от него из Даулинга ни вестей, ни даже намека на них, Таратура с ним, так что и спросить не у кого, – не значит ли все это, что в восемь вечера, когда друзья соберутся в условленном месте, среди них, как по волшебству

или, лучше сказать, как в кино, появится вездесущий комиссар полиции? Причем выбритый и выглаженный, с отдохнувшей спокойной физиономией и весь такой гладкий, будто всю неделю только тем и был занят, что не гонялся в каком-нибудь Даулинге за преступниками, а лелеял себя и холил на модном курорте?

На сей раз, следуя указанию Гарда, Карел Кахиня снял в подвальчике «И ты, Брут!» не отдельный кабинет, как в прошлый сбор, а – лучше, право, не скажешь – заказал колонну посередине зала, как бы вырастающую из овального стола, вокруг которого были установлены кресла. Благодаря этой несуразной колонне каждый гость, как уже упоминалось, мог общаться лишь с соседом слева и справа от себя, в то время как визави выпадал из поля его видения, стало быть, и общения. Зачем все это понадобилось Гарду, Кахиня не знал и даже не догадывался, как не знал он и того, почему комиссар просил оставить ему место между Валери Шмерлем и Фредом Честером, избрав именно их себе в «компаньоны» на вечер. Впрочем, у Карела мелькнула мысль, что дело связано совсем с другим, а именно с тем, что Гард не хочет по какой-то причине общаться либо с Клодом Серпино, либо с профессором Рольфом Бейли, либо, чего доброго, с ним, Карелом Кахиней, и «задвигает» их за колонну – но почему?!

Да, очень уж загадочный он человек, Дэвид Гард, правда, к тому его обязывает и профессия…

Как бы то ни было, к восьми вечера друзья были в сборе. Недоставало Гарда, заварившего, если можно так выразиться, кашу. Стрелка тем временем оторвалась уже от цифры "8", чтобы двинуться дальше, и Карел подозвал владельца «Брута» Жоржа Ньютона, чтобы сказать ему дружеским тоном, каким обычно говорят не слуге, а доброму старому знакомому:

– Жорж, дорогой, мы начнем, пожалуй, распорядись, если не трудно. Возражений не будет? – обратился Карел к компании, которая единодушно промолчала. – Вот и отлично. А то глотки у всех пересохли, особенно у нашего Шмерлюшки, и симфонические оркестры играют в животах сплошные фуги!

Немолодой, но ловкий официант детективного вида – в темных очках, с лихо подкрученными усиками и словно наклеенной шкиперской бородкой – по знаку Жоржа Ньютона кинулся разливать гостям напитки, смешно поправляя очки тыком указательного пальца в переносицу. Карел Кахиня, заложив салфетку за воротник, встал с бокалом в руке:

– Друзья мои, нас пятеро, но это не значит, что нас мало! Провокатор, собравший здесь всю компанию, а сам не явившийся…

– Ты его плохо знаешь, Карел, – прервал Честер. – Он, возможно, уже среди нас.

– И предстанет перед нами в то мгновение, когда нам подадут счет? – подхватил Карел. – Это ты его плохо знаешь, Фред! Впрочем, кто может поручиться, что Дэвид не загримировался под официанта или Валери Шмерля? Но мы его в таком случае разоблачим в мгновение ока. Валери, что у тебя в бокале?

– Минеральная вода! – ответил за галантерейщика Клод Серпино. – Увы, это Шмерль, а не Дэвид. Карел, дерни теперь официанта за бороду, и мы начнем со спокойной совестью.

Официант, осклабившись, с лакейской готовностью подставил Кахине шкиперскую бородку, но Карел, протянув к ней руку, в последний момент изменил направление и неожиданно ткнул указательным пальцем в переносицу официанта, поправляя сползшие у того на нос очки. Все засмеялись, а Валери Шмерль произнес как всегда плаксивым голосом:

– Ну вас всех к черту! Вечно вы злословите в адрес отсутствующих, а с Дэвидом, может, что-то случилось… Клод, ты не знаешь, где он?

Банкир выглянул из-за колонны, чтобы увидеть Шмерля и себя показать ему, а затем строго, в полном соответствии со своим банковским званием, сказал:

– Знаю: Дэвид на посту! А мы по его вине за этим столом. Карел прав, следует начинать, и слово для первого тоста дадим Рольфу,

человеку серьезному и научно мыслящему, а то Кахиня наверняка скажет какую-нибудь пошлость.

– Почему? – искренне удивился Карел. – Я, наоборот, первый тост хотел поднять за жену нашего дорогого Валери Шмерля, за его Магдалину, а если говорить точнее и напрямик, то в связи с нею – за остров Хиос!

Карел умолк, расставив сети, о чем, все, кроме Шмерля, тут же догадались, а бедный галантерейщик, как всегда, полез в сеть с готовностью поставившего на себе крест карася:

– При чем тут моя Магдалина?

– Вот именно! – воскликнул Карел Кахиня. – Совершенно ни при чем! Более того, в этом году жители острова Хиос отмечают девятисотлетие с момента последнего нарушения женщиной-хиоской супружеской верности, – как нам за это не выпить, друзья? Валери, ты крепко сел на крючок? Еще не проглотил?

– Проглотил, – добродушно-привычно согласился Шмерль, а потом добавил с горькой усмешкой: – Благодарю тебя, дорогой Карел, и всех вас, мои боевые друзья. Наверное, для того Дэвид и собрал нас здесь, чтобы вы вдоволь поиздевались надо мной и моей несчастной Матильдой, дай вам Бог каждому такую жену…

– Я согласился бы на любую ее половину! – вставил Кахиня, но уже вроде бы без подвоха, искренним тоном, возможно почувствовав, что слегка переборщил.

– Тебе, Карел, надо побывать у меня дома в гостях, – продолжал Валери Шмерль. – Вот уж Матильда будет рада! Я ее предупрежу, и она запасется твоим любимым…

– Цианистым калием! – подсказал Рольф Бейли совершенно серьезным тоном, и все вокруг засмеялись. – Вот столько! – Ногтями большого и указательного пальцев он показал тот мизер, которого вполне достаточно, чтобы навсегда успокоить мятежный дух Карела Кахини и избавить его от необходимости шутить над друзьями. – Ладно, друзья мои, а теперь позвольте занять у вас еще минуту внимания. – Рольф Бейли встал и торжественно поднял бокал, наполненный светлым круиффом. – Предлагаю первый тост, при всей его внешней банальности, поднять за дело воистину прекрасное: за достижение каждым из нас поставленной цели, как бы недостижима и проблематична она ни была. Я желаю, например, чтобы контора Клода превзошла «Бэнк оф Америка», – я не прав, дорогой друг? Прав. Прекрасно. Фред пусть заполучит наконец собственную газету, на страницах которой его талант расцветет махровым цветом без помех, исходящих от какого-нибудь «верблюда» или его жены, извините, «вонючки»… Карел пусть избежит тюрьмы и ночлежки – я, разумеется, шучу, но чего-то из этого пусть все же избежит, не обязательно ведомства Гарда, а, положим, болезней, долгов, мщения со стороны Шмерля и его прелестной Матильды и так далее, и тому подобное… Валери, чтобы и твоя цель была достигнута: чтобы ты был счастлив в супружеской жизни еще более, чем ты счастлив со своей галантерейной лавкой, или, если угодно, наоборот: чтобы успех в торговле тебе сопутствовал всегда так, как он сопутствует тебе с женой… Дэвиду, хоть его и нет среди нас, я желаю всегда догонять тех, кто от него удирает, и удирать от тех, кто гонится за ним… А себе… Себе я пожелал бы благополучного завершения научного эксперимента, хотя, кажется, сделать этого мне не дано, не по моей, правда, вине, а по чьей, я даже не знаю и не догадываюсь, так все запуталось в последнее время… Короче, за достижение целей, друзья!

Последние слова потонули в «бурных аплодисментах» присутствующих. И началось застолье, с той прекрасной и естественной непринужденностью, которая характерна лишь для старых и верных друзей, среди которых каждый является «своим» для всех прочих, а все прочие – «своими» для каждого.

Однако посторонний взгляд, скажем официанта, мог бы при желании уловить, что сейчас их все же связывало нечто меньшее в сравнении с тем, что разделяло. Увы, годы брали свое, и канатные, можно сказать, узлы, завязанные в далеком прошлом, истлевают со временем, чего нельзя сказать о множестве бечевочных узелков сегодняшних дел, забот и привязанностей. Эти узелки не так прочны, быть может, как канатные, но их не разрубишь одним ударом, и так просто от них не избавишься: они опутывают по рукам и ногам, как лилипуты своими паутинками оплели Гулливера в прекрасном романе Д.Свифта.