Фисташки. Сборник рассказов
Шрифт:
Вторая обозначенная мною группа как раз и выходила на улицы, чтобы оскорбить, унизить и прибить именно кого-нибудь более слабого.
Мы обижали всегда более сильного! А так, какой интерес?!
В этом, пожалуй, и состоит главное отличие этих двух груп.
Нет, я не хочу сказать (на примере Булгаковкого профессора Преображенского), что я не люблю пролетариат. В дальнейшей моей жизни я часто встречал и дружил с замечательными ребятами рабочих специальностей, да и сам рано женившись, каждое лето ездил подзаработать в стройотряды, где приобрел до десяти специальностей, некоторые из
Например: когда закончив свой пединститут, я получил распределение в город Кандалакшу и, начав там служить по министерству просвящения, я как раз и дружил с двумя замечательными людьми с средне-специальным образованием.
Первым был Виктор.
Он работал крановщиком на местном, кажется, аллюминевом заводе. Это был серьезнейший человек. Отличный семьянин, он растил двоих детей и если вечером я заходил к нему, он неизменно делал с ними их домашние задания. И хотя, в силу этого обстоятельства, встречались мы не часто, но зная мою специальность, за бокалом вина (а в целом он был непьющий) он, всякий раз, рассказывал мне о свежепрочитанной своей книге, а это были и «записки» Платона, и «мысли» Канта; и делился со мной своими мыслями о прочитанном, и спрашивал мое мнение на этот счет.
Иногда я не знал, что ответить, но что-то понятное дело врал.
Вторым другом был Депутат Шпунтик.
Вообще-то его звали Василий, но работал он механиком – водителем в гараже и кроме того был депутатом местного райкома. И когда мы с моим соседом по квартире учителем физики толстым и веселым Витькой, заходили к Васе в гараж, то всегда орали: «Где Депутат Шпунтик (а Шпунтиком, кто не знает, был известный герой из гниг Носова про Незнайку, который как раз и был механиком), подать его нам сюда», то все ребята в гараже смеялись. Смеялся и Вася, потому, что это был добрейший и скромнейший молодой человек.
Быть может, в силу как раз именно этих прекрасных человеческих его качеств, от него тогда только что ушла жена. А, точнее, не ушла, а выставила его за дверь из его же квартиры; и он, оставшись холостяком, полюбил нашу веселую компанию и не отставал от нас, а точнее от собственно меня.
Но я часто был виноват перед ним, хотя и делился всем, что у меня есть.
А дело заключалось в том, что на меня всегда бабы липли, как мухи на мед или пчелы или хер знает что.
. Я уже уведомлял, что я был красив, да еще и образован (а это нонсенс в небольшом рабочем городке), да еще пел и играл на гитаре. Этого и в отдельности могло быть достаточным для успеха у дам. А вы представляете, когда все вместе в одном человеке?!
Мне не давали прохода.
Каждая молодая и не очень женщина и Мурманска и Кандалакши, а затем и других городов нашей необьятной родины, хотела заполучить меня.
Если не в мужья – то, хотя бы, в любовники. Если не в любовники – то, хотя бы, на ночь, а если не на ночь – то на день, или на его часть. Вы думаете, это похвальба?!
Нет, сука, это – проблема.
«Красавчики» делятся на две категории: глупые и умные.
Так вот – я был умным.
И если б не женщины, то еще до тридцати лет я стал бы профессором Гарварда, Кембриджа, а возможно даже и Сорбоны.
Я почти не шучу.
Моя ситуация напоминает мне беседу моего отца со старшим Бондарчуком – Сергеем Бондарчуком.
Мой батя, роскошный мурманскиий моряк в черном кителе, когда-то сидел за столиком в одном из питерских ресторанов и к нему за столик попросился подсесть Сергей Бондарчук (а свободных мест в те времена вечером в ресторанах было не найти).
Он уже был известен на весь мир ролями графа Безухова в фильме «Война и мир» и солдата Соколова в Шолоховкой «Судьба человека».
Мой папа и Бондарчук, кстати, сильно похожие друг на друга внешне очень красивые мужчины, сразу нашли общий язык; немного выпили и разговорились.
«Не могу, Федор, не могу», – обращаясь к моему отцу, говорил Бондарчук. «Они не дают мне прохода! И днем лезут и не какие-нибудь «шалавы», а дочери, а чаще жены министров и первых секретарей; и ночью звонят по телефону в гостиницу, а когда я его отключаю, то стучат и ломятся до утра в дверь.
– Я не могу нормально выспаться!
– Я прячусь, вру, – продолжал он, наливая себе еще коньяка, – меняю гостиницы – все без толку! Узнают, где я почти сразу и опять «достают».
– Понимаю, Сергей, – говорил мой отец, – Мне это тоже известно. Наверное, немного не так и не в таких масштабах. Но, когда я пришел с фронта, молодой, здоровый офицер (а кругом среди мужиков после войны были одни калеки), то месяца не проходило, как какая-нибудь женщина не приносила мне в «подоле» младенца и не говорила, что он мой.
Примерно подобное происходило со мной.
И, когда Вася просил меня, чтобы моя подружка привела для него свою подругу, то та, внимая моей просьбе, приводила, но тут, и так всегда, практически без исключений, та вторая, находя момент отсутствия и моей подруги и бедного Васи, без всяких стеснений, предлагала себя мне на любых удобных для меня условиях.
Как вам такое?!
Нет, ну конечно, я был молод, глуп, но…
Но к нашей теме. Я расскажу вам историю, которая как раз и повествует не о тонких, а о грубых гранях различия между хулиганами разных уровней воспитания и поведенческих норм. А проще говоря: между интеллигентами и «быдлом» потому, что последних я ненавидел, и буду ненавидеть всегда.
Они отравляют мое благородное чувство к человеку.
Три красных девицы из музучилища нашли в себе смелость потревожить нас с Максом «грязным» предложением, суть которого заключалась в том, чтобы на выходные с едой и палаткой, т.е. с ночевкой, отправиться куда-нибудь на природу и отдохнуть.
Мы не стали ломаться и согласились.
Старых, исытанных «корешей», по каким-то причинам, не оказалось под рукой, и третьим, для равного колличества мальчиков и девочек, мы взяли моего однокурсника Цыбульского.
Цыбульский не выходил из дома. Т.е. он находился дома, потом ехал в институт, учился, а потом ехал домой. Все! Чем он занимался – никто не знал.
Ни с женщинами, не с мужчинами на улицах нашего вообщем не слишком тогда большого города замечен он не был.
Но Цыбульский – шляхтич и его прадеды, размахивая своими сабельками (как говорит статистика) не доживали и до 30 лет.