Физическая невозможность смерти в сознании живущего. Игры бессмертных (сборник)
Шрифт:
– Нет, отчего же, – как-то задумчиво произносит он. – Как раз в этом никакой тайны нет. Я был Двенадцатым. А теперь позвольте нам откланяться.
– До встречи в эфире, – прощается со мной Луазо, и парочка удаляется, оставляя меня в растерянности.
Как только за ними закрывается дверь, я с размаху бросаюсь на кровать. Настроение безнадежно испорчено. Сам не зная почему, я тешил себя надеждой, что следующие три года мне предстоит провести вместе с Мари. И вот теперь она там, а я тут. Между нами непреодолимая преграда – стены института.
Конечно, за три года она забудет меня. С ее-то внешностью и характером! И ждать меня она не будет. С чего ей ждать? Между нами ведь ничего
Может, мне разрешат выйти? Хоть на час. Или хотя бы позвонить? Но тут я вспоминаю слова Тесье: «С сегодняшней ночи вы становитесь настоящим Пятым». Если я их сейчас попрошу о подобном одолжении, то, скорее всего, поставлю под угрозу свой контракт. Следуя своему почти маниакальному желанию свести риск к минимуму, они могут решить, что им выгоднее потратить еще пару месяцев на подготовку моего конкурента, чем рисковать, делая ставку на человека, который всей душой тянется наружу. Кроме того, документ, под которым я давным-давно поставил свою подпись, черным по белому запрещал какие-либо контакты с внешним миром.
Нет, с ними этот фокус не пройдет. Надо выбирать – или фантастические деньги, которые мне сулит контракт, или неясное, отнюдь не однозначное будущее с Мари. Я ведь даже не знаю, что она чувствует по отношению ко мне. Точнее, чувствует ли она вообще что-нибудь. Как там она говорила: «Это место не располагает к отношениям». Если бы ее ко мне по-настоящему тянуло, это место было бы ничем не хуже любого другого. Видимо, это был просто красивый повод избежать неприятного для меня отказа.
И, вспоминая наше прощание, я постепенно успокаиваюсь. Нет, не стоит оно того. Если бы я знал, что она меня любит, то сейчас же попробовал бы с ней связаться, наплевав на возможный разрыв контракта. А так – лучше уж синица в руках, чем журавль в небе. К тому же то, что я держу в руках, напоминает скорее не синицу, а упитанного страуса.
Постепенно мысли возвращаются к тому, что мне предстоит через несколько часов. Прощай, опостылевшая комната, прощай, одиночество. Завтрашнее утро я встречу среди хороших, добрых, милых людей, ставших такими знакомыми за последний месяц. Там будут Четвертый и Восьмая, которые напомнят мне моих друзей, там будет Эмиль под маской Десятого, там будут новые знакомые. Только Пятого там не будет. Нет, конечно же он будет там. Ведь Пятый – это я.
Кстати, зачем я задавал Тесье этот дурацкий вопрос? Действительно, какая мне разница, кем он был? Двенадцатым так Двенадцатым. Вот если бы он был Пятым… хотя и это ничего не меняло бы. Напевая под нос какой-то бравурный марш, я начинаю складывать вещи.
Ровно в двенадцать, когда я, нетерпеливо поглядывая на часы, безуспешно пытаюсь сосредоточиться на фотоальбоме, в проеме двери вырастает еще один старый знакомый.
– Вы готовы? – спрашивает он вместо приветствия.
– Конечно, готов, милейший Люсьен, – бодро отвечаю я.
– Тогда следуйте за мной, – бесстрастно говорит он и уходит.
И тут я понимаю, что для него я – просто Пятый. Всего лишь одни из нескольких Пятых, которых он повидал, работая здесь. Скорее всего, он даже не знает, что я когда-то был Андре. Эта простая мысль кажется мне удивительной. Кто-то не знает, что я – Андре. Кто-то считает меня Пятым.
А ведь это только начало! Мне еще предстоит встретиться с человеком, который будет искренне полагать, что я бессмертен. Прислушиваясь к этому новому ощущению, я бросаю последний взгляд на свое временное пристанище и налегке шагаю вслед за Люсьеном.
Коридоры, переходы, лифты, вверх, вниз, налево, направо, снова направо, гулкий железный настил под ногами, длинный переход, еще один лифт… Пока мы приближаемся к святая святых, у меня постепенно вызревает идея. Мысленно прокручиваю сцену, которая произойдет через минуту. С одной стороны в тамбур войдет Пятый. С другой войду я. Затем мы оба пересечем комнату и исчезнем каждый в своем мире. Возможно, мы даже поздороваемся или кивнем друг другу. Мы будем там наедине.
Неужели если я спрошу его, кто является Зрителем, он мне не ответит? Он ведь не должен произносить ни слова, достаточно просто растопырить пальцы. Он ведь начинал в то время, когда всем было известно, кто такой подопытный, значит, в его контракт не может входить условие сохранения этой тайны. Может быть, он даже не предполагает, что это имя неизвестно мне. В таком случае я могу поставить вопрос так, чтобы он и не догадался о том, что выдает секрет. Например, могу спросить его: «А как поживает наш настоящий бессмертный? Все еще не поменял свой номер?»
А он удивится: «А зачем Семнадцатому менять свой номер?» Или что-нибудь в этом роде. Минуту спустя я уже твердо намерен задать Пятому наводящий вопрос.
– Мы пришли, – сухо сообщает Люсьен.
Я оглядываюсь. Мы посреди пустого коридора. В обе стороны уходят голые белые стены. Перед нами в стене за стеклом, окаймленным металлической рамкой, небольшой красный квадрат, больше всего напоминающий кнопку пожарной сигнализации.
– Не задерживайтесь в этом помещении, – говорит Люсьен, отводя стеклянную крышку вверх и обнажая гладкую выпуклость квадрата.
Я как зачарованный слежу за его рукой.
– Как только за вами закроется дверь, выходите в противоположную сторону. Оттуда вас проведут к себе, – наставительно произносит он и легко прикасается к кнопке.
Невидимая дверь бесшумно скользит вбок. В стене отрывается широкий светлый проход. И тут мне становится не по себе. Вся подготовка закончена. Лишь один, последний шаг отделяет меня от нового мира. И я не уверен, что хочу его делать. Настойчивое желание попасть туда, владевшее мной все последние дни, представляется вдруг жалким и смешным. Что ждет меня там, среди чужих, вечно притворяющихся людей? Зачем я так стремлюсь в этот театр гротеска, где все люди – актеры? Но минутная слабость проходит, как только я вспоминаю о главной причине своего пребывания в этом здании. Деньги. Огромные, невероятные деньги, которые мне заплатят через три года. А красивые слова и милые лица тут ни при чем. И, отбросив все сомнения, я делаю этот шаг, даже не взглянув на своего равнодушного провожатого.
Краем глаза я замечаю ненормальную толщину стены – гораздо толще, чем стена неприступного банковского сейфа. «У них что там, полигон?» – мелькает в голове нелепая мысль. Мгновение спустя она сменяется любопытством: ведь я нахожусь теперь в комнате, принадлежащей моему новому миру.
Назначение ее с точки зрения бессмертных представляется мне весьма туманным. Вся обстановка состоит из квадратного стола, стула на тонких блестящих ножках и небольшой тумбочки в углу. Странные бледно-зеленые разводы покрывают стены и потолок. Я с нетерпением смотрю на дверь перед собой. Сейчас она отворится, и войдет Пятый. И я с ним приятельски поздороваюсь, а затем спрошу. Я уже успел придумать тонкий, изящный вопрос, который заставит его назвать имя Зрителя, даже не догадавшись об этом. Ну, давай же, тезка, заходи. Не томи.