Физрук 8: Назад в СССР
Шрифт:
Помнится, это нисколько не смутило Терезу Яновну. Она даже подмигнула мне. Жена говорила мне, что мама изменяла Сергею Константиновичу, но я не собирался становиться объектом ее притязаний. Меня и без того тошнило от всего этого семейства. А сейчас мне тем более нужно было сосредоточиться на деле. Хозяйка трех комнат в коммуналке проводила меня в гостиную и ушла на кухню, готовить свой традиционно невкусный кофе. Ума ни приложу, как она умудрялась его испортить?
Через десять минут она вернулась с подносиком, на котором, кроме кофейника, двух чашек и сахарницы, ничего не было. Видать, хорошо знакомая мне скупость
Она это тоже хорошо понимала, потому что не стала терять времени даром. Откинулась на спинку дивана и медленно положила нога на ногу. Обнажив, обтянутое шелком гладкое колено. Подол лилового платья сполз до бедра и со своего места я мог видеть то, что служит пищей для мужского воображения. Ноги у Терезы Яновны были хороши. Ни варикоз, ни целлюлит еще не испортили их. Мне сразу вспомнился недавний сон. Только там так сидела моя бывшая будущая жена. Сны начинают сбываться. Хорошо, что я не увидел продолжения.
– Вы первый раз в Москве? – по-светски осведомилась она.
– Нет, я уже был здесь, – ответил я. – В январе. В том числе и в вашей квартире.
– Ах да, – кивнула бывшая будущая теща. – Лиза говорила мне, что приходили какие-то дядя и тетя… От мужа ничего не добьешься…
– Лиза – это маленькая девочка, которая открыла нам в прошлый раз дверь?
– Совершенно верно, – с гордостью произнесла мадам Арабова, словно речь шла о невесть каком сокровище. – Наша, с Сергеем Константиновичем дочь. Правда, милый ребенок.
Я сдержанно кивнул. В этом вся суть семейства Арабовых – показуха и нежелание видеть вещи такими, какими они есть на самом деле.
– А сейчас она где?
– У бабушки в Рыбинске, – ответила Тереза Яновна и добавила: – Никого нет дома… Кстати, как вас зовут?
– Александр!
– Тереза, – опустив отчество, представилась она. – Вы, наверное, устали с дороги?.. Хотите принять душ… Сергей Константинович придет не раньше трех… Вы можете даже прилечь, отдохнуть.
Голос ее охрип. Видно, что вот-вот и она выскочит из платья. Обстановка стремительно накалялась. Самое смешное, что я не совершил бы ничего аморального. Ведь при любом раскладе эта сорокалетняя самка, похоже, не пропускающая ни одного мужика, попадающего в ее паутину, не станет моей тещей даже в теории. Нет, ничего проще задрать ей сейчас подол и без всякой прелюдии оприходовать. А когда придет ее супруг, мне будет проще с ним разговаривать, потому что по законам человеческой стаи он окажется в положении униженного.
– Ну чего ты ухмыляешься?! – теряя всяческое терпение, спросила она. – Я уже мокрая вся… Когда ты еще задарма отымеешь такую как я?..
И вскочив, она одним, видать, отработанным движением плеч сбросила с себя платье, представ в одном нижнем белье, которое включало и пояс для чулок. И вдруг в коридоре послышались тяжелые мужские шаги.
Глава 4
Так же ловко, как бывшей будущей теще удалось снять платье, надеть его у нее не получилось. Когда вошел Арабов, она все еще пыталась его натянуть. Увидев эту суету, Сергей Константинович только поморщился и указал ей пальцем на дверь спальной. Я наблюдал за этой семейной драмой, нарочито медленно потягивая кофе. Хотя лучше бы его совсем не пить. Стараясь не смотреть на меня, хозяин трех комнат в коммуналке, уселся напротив и выплеснул в чашку жены остаток кофе, выцедил. Хотя ему явно требовался напиток покрепче.
– Вы из Литейска, от Серушкина? – спросил он.
– Да, я из Литейска, – ответил я. – Серушкин просил меня к вам зайти, Сергей Константинович, это верно, но я не по этой причине здесь.
Вот теперь Арабов на меня посмотрел. И не просто – посмотрел. Уставился в полнейшем недоумении.
– Чем же тогда обязан? – спросил он.
Достав из кармана свое спецудостоверение, я раскрыл его и показал бывшему будущему тестю. Прочитав написанное в нем, он выпучил глаза еще больше. Губы его затряслись.
– Я арестован? – спросил он.
– Нет, – ответил я. – Цель моего визита иная.
Лицо его, побледневшее было, стало наливаться краснотой.
– Слушаю вас…
– Считайте это последним предупреждением. Если не бросите свое нынешнее занятие, за вами действительно придут… Участие в подпольных коммерческих операциях, связь с иностранными спецслужбами… Я не судья, но думаю, вышка с конфискацией вам гарантирована… Вы представляете, что будет с вашей семьей?.. Лишение столичной прописки и высылка на сто первый километр. Дочка продолжит обучение в провинциальной школе, после которой ее в лучшем случае примут в ПТУ. И вряд ли она сможет выйти удачно замуж.
О том, что она вряд ли удачно выйдет замуж даже если останется в Москве, я скромно умолчал. Мой собеседник тоже помалкивал. Уж не знаю, стало ли для него открытием, что его жена шлюха, но вот появление в его жилище «курьера» с мутными, но весьма крутыми корочками уж точно оказалось полнейшей неожиданностью. Моя осведомленность в его делах служила лучшим доказательством справедливости сказанного. Наверняка, он и сам об этом не раз думал, но одно дело мысли, в которых самому себе боишься признаться, другое – когда тебе об этом говорит посторонний.
– Что молчите, Сергей Константинович? – спросил я. – Или мои слова кажутся вам неубедительными?
– Нет, но… – замялся он. – Вот сразу так бросить все я не могу… Вы же знаете, завязаны другие люди…
– А вы напишите!
– Что – написать?
– Вот об этом и напишите – кто, кому, куда, сколько?
– Вы же сказали, что пришли меня предостеречь…
– А никто и не собирается использовать эту бумагу против вас. Наоборот, она может послужить для вас спасательным кругом. Вы меня понимаете?
– П-понимаю, – пробормотал он, открывая портфель, с которым пришел и вынимая из него листки бумаги, а из кармана кителя – авторучку. – Терезка! – рявкнул он. – Выпить принеси и закуси!
И он принялся писать. Минут через пять в гостиной снова появилась моя бывшая будущая теща. Теперь у нее на подносе были рюмочки, графинчик, надо полагать – с коньячком, а также – бутерброды с красной и черной икрой, нарезанный лимон и шоколад. Я наполнил рюмки, накатил, подцепил бутербродик. Арабов тоже опрокинул рюмаху, закусив ломтиком лимона. При этом он не отрывался от своей писанины. Исписал один листок с двух сторон. Взялся за другой. Исписав оба, он спросил: