Флаг миноносца
Шрифт:
— Иван, ты бывал в этих местах? — спросил он Гришина.
— Не, я — курский, товарищ командир.
Шоссе раздваивалось. Колонна пошла влево, огибая рощицу, и когда за ней обнаружился посёлок с двумя водокачками, стоящими друг против друга, Сомина осенило: «Да ведь отсюда рукой подать до дачи Шараповых. Так и есть, только я всегда приезжал в эти места с другой стороны — электричкой. А вот и железнодорожная насыпь, и труба кирпичного зазода».
Машины свернули в село. Дивизионные тылы уже были здесь. Над походной кухней — камбузом — подымалась струйка
Сомин выпрыгнул из кабины прямо в глубокий снег. Он теперь уже не ждал указаний Земскова и, быстро осмотревшись, подобрал подходящее место для своего орудия. Кругом открыто — если утром налетят самолёты, есть круговой обстрел. Можно стрелять и по дороге. Он показал выбранную позицию Земскову. Тот кивнул головой:
— Хорошо. Людей поместишь на отдых вон в той избе.
— Товарищ лейтенант, — нерешительно начал Сомин. После последнего разговора ему не хотелось обращаться к Земскову, — я могу отлучиться на полчаса?
— Куда?
— Вы помните, я рассказывал вам о моей знакомой девушке…
— Конечно.
— Так вот, эта дача совсем рядом, за леском. Можно мне туда сходить?
Сначала это желание удивило Земскова. Зачем ходить на пустую дачу? Но потом он подумал, что если бы это было под Ленинградом, может быть, и ему самому захотелось бы возвратиться хоть на десять минут в мир безмятежного довоенного прошлого. Боевой выход не предвиделся, и лейтенант разрешил эту экскурсию в прошлое ровно на полчаса, предупредив, чтобы Сомин обязательно взял с собой кого-нибудь из бойцов. Мало ли что может случиться? Фронт близко.
После ужина Сомин подозвал Белкина:
— Остаёшься за меня. Вернусь через полчаса.
Он привесил к поясу противотанковую гранату и пошёл один. Ему не хотелось иметь свидетелей своего сентиментального поступка. Все равно они не поймут.
В рощице было тихо. Глубоко увязая валенками в снегу, Сомин шёл напрямик. Теперь он уже жалел, что пошёл один. Какие-то шорохи чудились ему в кустах. «А что, если наткнусь на немецкую разведку?» — Он обругал себя за трусость, но все-таки вынул наган из кобуры и сунул его за пазуху.
Деревья постепенно редели, словно разбегаясь из рощицы в разные стороны. Снегопад кончился. Выбираясь на дорогу, Сомин услышал неподалёку гул моторов. Он остановился, прислушался. Из-за поворота показался танк, за ним другой, третий, четвёртый…
— Немцы! — Сомин бросился в канаву и уже лёжа вложил запал в противотанковую гранату. Его трясло, как в лихорадке. Зуб не попадал на зуб. «Скорее назад!» Он осторожно выполз из канавы и увидел, что танки остановились. Один из них темнел на фоне снега в пяти шагах от Сомина. Жажда подвига овладела им, как тогда, на огневой во время миномётного обстрела. «Вот сейчас вскочу и швырну, а там будь что будет. Наши услышат разрыв. Немцы не застанут их врасплох». Но встать было нелегко. Какая-то сила прижимала его к пушистому свежему снегу. И все-таки он поднялся, сделал шаг вперёд…
Люк танка распахнулся, оттуда
«Я его застрелю сейчас, а потом брошу гранату. Нет, я брошу гранату…» — мысли путались, руки горели. Эта встреча лицом к лицу была тем большим и страшным, к чему он готовил себя в течение всей своей недолгой военной службы. Танкист подошёл к канаве и сказал:
— Эй, хлопец, закурить есть?
Из-за облака вышла луна. Она осветила Сомина с гранатой в руке, танкиста в расстёгнутом шлеме и звезду на башне танка. Струйка холодного пота скатилась со лба Сомина. Дрожащими пальцами он вынул запал из гранаты и полез в кювет за обронённой рукавицей.
— Ты что, глухой? — крикнул танкист. — Закурить, спрашиваю, есть?
— Конечно, есть!
Они закурили. Теперь Сомин болтал без умолку, даже рассказал танкисту, что здесь на даче жила его знакомая. Тот понимающе подмигнул:
— Значит решил спикировать! Давай, давай. Завтра будет поздно.
— А что?
— Говорят, завтра вдарим. Мы сейчас чесанули маршик километров на двести с другого участка. Даже табак выдать не успели.
Подошло ещё несколько танкистов из других машин. Сомин охотно раздал им всю махорку и крепко пожал руку тому, кого он собирался только что угостить гранатой:
— Будь здоров! Я пошёл.
— Меня зовут Кулешовым, — сказал танкист. — Может, встретимся. Знаешь, гора с горой не сходится…
Через десять минут Сомин подошёл к знакомой даче. Забор был повален. Глубокий снег покрывал дорожки и клумбы. Из сугробов выглядывала пухлая от снега спинка садовой скамейки.
«Посижу здесь немного и пойду назад», — решил Сомин. Чувство стыда и досады после того, как он испугался наших танков, мешало ему вспоминать и переживать прошлое. «И для чего я сюда пришёл? Да ещё и Земскову рассказал?»
Сомин хотел уже уходить, но в окне второго этажа он заметил светлую щёлку. Сомин помнил, что на даче жила постоянно старуха — сторожиха. Это была довольно неприветливая ворчливая особа, но она могла знать адрес. Решительно перешагнув поваленный заборчик, он подошёл к двери и постучал. Так и есть — тётка тут. Старуха оказалась не из робкого десятка. Она сразу открыла и, увидев бойца, не стала задавать никаких вопросов. Сомин прошёл за ней в маленькую комнату, где обычно занимался Константин Константинович. Теперь на письменном столе стояла рядом с бюстиком Гиппократа керосинка. В комнате было холодно и пахло картофельными очистками.
— Откуда родом? — резко спросила старуха. Она была замотана в дырявый шерстяной платок, который когда-то, должно быть, считался белым. Огромные валенки затрудняли её и без того не быструю поступь.
— Московский, — коротко ответил Сомин. Она не узнала его ни в лицо, ни по голосу.
— Родители живы?
— Должно быть, живы, а точно не знаю.
— Вот верно. Сейчас никто ничего не знает, — она продолжала свой допрос, накладывая на тарелку перловую кашу. — Женатый?
— А кто у вас наверху живёт? — в свою очередь спросил Сомин.