Флаг миноносца
Шрифт:
Не дожидаясь ответа, он прошёл во двор, по-молодому взбежал на второй этаж и вошёл в кабинет генерала.
Разговор с генералом Назаренко был действительно краток.
— Участок у вас нелёгкий, — сказал генерал, подходя к карте. — Как обычно! — добавил он с едва заметной усмешкой. — «Голубая линия» проходит так…
Широкая синяя полоса на карте отмечала систему долговременной обороны противника, прикрывающую Таманский полуостров.
— Западнее станицы Крымской — первая линия. Будете действовать здесь!
Арсеньев и Яновский вынули свои карты.
— Поддерживаете старых знакомцев —
Генерал сел за стол:
— Попрошу вас поближе. Садитесь. Вот общая схема огневых средств противника. Схему вашего участка возьмёте в штабе. Надеюсь, моряки-разведчики уточнят её в ходе боя.
Получив боевую задачу, Арсеньев и Яновский вышли к своей машине. Людмила ждала их.
— Ну, теперь рассказывай по порядку, — Яновский уселся на заднее сиденье, — садись сюда! Вещи твои где?
— Какие там вещи! — рассмеялась Людмила. — Я сама себе не верю, что встретила вас.
Она рассказала, как пошла учиться в школу связи на бодистку, а потом перешла на отделение, готовящее полевых радистов.
— И вот закончила наконец. Скучища там жуткая!
— Как же ты попала к штабу ГМЧ? — спросил Яновский. — Случайно или специально пришла?
— Если по-честному, то специально, Владимир Яковлевич.
— Ах, да! Ведь у тебя тут старый знакомый — Рощин, — вспомнил Яновский.
Людмила вспыхнула:
— От вас не ожидала, Владимир Яковлевич!
— Ну, не сердись! А что плохого, если бы ты действительно шла к Рощину? — Яновский смотрел весело и лукаво. — Что брови насупила? Глазища так и горят!
— Я в полк хотела обратно, вот что! — выпалила Людмила. — Думала обратиться прямо к генералу. Третий день его караулю, все никак не поймаю, а внутрь не пускают. Наставили идолов! И тут вы подъехали… — Её сердитое лицо вдруг осветилось радостной улыбкой, — к счастью!
Капитан 2 ранга, сидевший рядом с шофёром, обернулся назад и тоже улыбнулся. Это бывало с ним не часто.
Машина шла полным ходом по гладкому шоссе. Арсеньев торопил водителя. Ему хотелось прибыть в часть ещё дотемна, чтобы успеть подготовиться к выходу на передовую. Мимо промелькнули дома и сады станицы Северской, дробно прогрохотал мост над речкой Убинка. Коротенький «виллис», подпрыгивая, мчался вслед за солнцем, которое опускалось все ниже. Вот проехали уже Ильскую, Холмскую, Ахтырскую. Шоссе перерезало обширную станицу Абинскую. Суровой шапсугской зимой эта станица, находившаяся на расстоянии каких-нибудь пятнадцати километров от переднего края, казалась недостижимой. Теперь её проскочили без остановки. Солнце уже село, когда «виллис» остановился в густом лиственном лесу, где размещался полк моряков. Командир и начальник политотдела скрылись в штабной палатке, а Людмила вдруг поняла, что у неё-то, собственно, нет места в полку. В санчасти — чужие люди, и потом какое она сейчас имеет отношение к медицине?
Вокруг не было ни души, кроме часового у штаба, который приветствовал Людмилу по-ефрейторски, как высокое начальство. Но Людмиле было не до шуток. Больше
Людмила инстинктивно поправила волосы, обдёрнула гимнастёрку и пошла по широкой просеке между деревьями. Просека вывела её на большую поляну. Здесь в полумраке девушка увидела знакомые силуэты автоматических пушек с поднятыми вверх тонкими стволами.
— Кто идёт? — окликнул её часовой.
Она, не задумываясь, назвала своё имя, будучи уверенной, что все в полку её знают.
— Стой! — скомандовал часовой. Это был новый боец, попавший в полк уже после прорыва в предгорьях. Из шалаша, крытого ветвями, вышел офицер. Людмила сразу узнала его:
— Володька, хороший мой! Как я соскучилась по вас по всех! А возмужал, здоровый какой бугай! А помнишь, какой был несчастный в Шапсугской?
Она засыпала его вопросами, не давая сказать ни слова. Из землянок и шалашей вышло несколько бойцов. Людмила встречала каждого радостным восклицанием:
— Писарчук! Тютькин! Гришин! До чего ж здорово, что я снова в полку!
По соседней просеке прошумела машина. Кто-то из бойцов сказал:
— Разведка прошла. Дело будет.
Людмила посмотрела в ту сторону, откуда донёсся шум мотора, но не увидела ничего, кроме тёмных ветвей.
В маленькой палатке Сомина при свете коптилки из 37-миллиметровой снарядной гильзы — обычное фронтовое освещение — Людмила заметила на Сомине лейтенантские погоны с двумя звёздочками. Это вызвало новый взрыв восторга:
— Ты так, пожалуй, до маршала дойдёшь!
Напоив гостью остывшим чаем с наперчённой консервированной колбасой, Сомин уложил её отдыхать на своём месте и отправился спать к матросам. Людмила задула коптилку, блаженно вытянулась на свежих листьях, покрытых соминской щинелью.
Сон уже подступал к её отяжелевшим векам, когда снаружи раздался окрик: «Боевая тревога!» — и ожил, зашумел тихий лес. Замелькали трехцветные фонарики, загудели десятки моторов. Ломая сучья, громоздкие боевые машины выкатывались на дорогу и тут же исчезали в майской росистой темноте.
2. НА МЁРТВЫХ ЯКОРЯХ
Майская ночь коротка. Арсеньев беспокойно поглядывал на светящийся циферблат часов. До рассвета полк должен был так устроиться на огневых позициях, чтобы противник не заметил никаких изменений в степи. За последние полтора года капитану 2 ранга приходилось вести бои в самых различных условиях: в степи и на водных рубежах, в ущельях и на перевалах. Во всех случаях он решал задачу с помощью манёвра. Даже в Шапсугской, в узком пространстве между гор, можно было выдвигать вперёд и оттягивать назад боевые установки по мере надобности. Арсеньев мастерски использовал эту возможность. Потери в личном составе всегда были относительно невелики. Сейчас предстояло нечто новое. Много дней, а возможно и месяцев придётся провести в совершенно открытой степи, которая отлично просматривается с высот, занятых противником. Пока фронт не будет прорван, нечего и думать о маневрировании. Здесь нужно зарыться в землю, стать на мёртвые якоря и не трогаться с места, несмотря ни на какой огонь.