Флагелляция в светской жизни

авторов Коллектив

Порка подругой семьи

Когда я был маленьким, родители меня никогда не шлёпали. Они много раз мне грозили, но я тут же начинал вести себя хорошо. А еще я видел, как шлёпали мою сестрёнку, и это было ужасно!

Однажды, когда мне было 12, родителям пришлось уехать из города. Они оставили меня у друга семьи по имени Марджи.

Марджи — одна из самых милых и добрых женщин, которые только бывают. Но я знал, что она шлёпает своих детей, когда они не слушаются. Когда родители оставляли меня, они бегло обсудили с Марджи, что мне позволяется и запрещается делать дома.

Еще

они сказали Марджи, что если я буду плохо себя вести, она может делать со мной всё то же, что и со своими детьми, и наказывать, как ей кажется уместным. Я об этом не задумывался, и собирался просто не влипать в неприятности.

Но через день дела пошли на спад. Ее сын Вилли начал хулиганить и бегать по дому, и навязал мне свою шумную игру. Так мы резвились, и в какой-то момент картина упала со стены и стекло, которое её покрывало, разбилось.

Вилли тут же улизнул, а я почему-то так и остался стоять там, понимая, что спрятаться негде. Марджи прибежала в гостиную, посмотрела на картину, затем на меня, и ее лицо стало очень хмурым. Она ни слова не сказала, подошла ко мне, схватила за ухо и повела в другую комнату. Она велела мне ждать её там, у кровати, и сказала, что скоро вернётся.

Марджи вернулась через минуту, и у меня дыхание перехватило, когда я увидел у нее в руке большую щётку для волос. Я попытался ей объяснить, что это Вилли виноват, но язык заплетался, и слова не выговаривались. Взгляд я не мог оторвать от ее щётки.

Она стояла и слушала, скрестив руки на груди и раздражённо постукивая ногой по полу, пока ей не стало очевидно, что никаких дельных оправданий я не произнесу.

Марджи подошла к кровати и села. Она была привлекательная женщина, на ней были обтягивающие джинсы и футболка на лямках. Она подозвала меня к себе и, как только я подошёл, расстегнула на мне джинсы и быстро стянула их вниз. Порка подругой

Я был смертельно унижен тем, что она увидела меня в одних трусах в возрасте 12 лет, но прежде чем я успел опомниться, я уже лежал у неё на коленях, уставившись в пол в десяти сантиметрах от моего носа. И вдруг я почувствовал, что она снимает с меня трусы и холодный воздух обдувает мою голую попу.

Только тогда я осознал, что это мое первое шлёпанье в жизни, и занервничал, смогу я его выдержать или нет. Выбора у меня не было. Без единого слова она принялась шлепать меня по попе щёткой для волос. Я не мог поверить, что это так больно! Я не представлял себе, что вообще бывает так больно! А еще шлепок был такой громкий.

Она начала медленно, ударяя каждый раз по новому участку моей попы, а затем перешла к верхней части бёдер. После тридцати шлепков она стала ударять быстрее и больнее. Я взвизгивал при каждом ударе, а потом, ударов после пятидесяти она стала шлёпать по каждому месту два раза подряд.

К этому моменту я плакал навзрыд и чувствовал себя ужасно из-за того, что плакал как маленький. Наконец, после, наверное, сотни шлепков Марджи остановилась. Она подняла меня на ноги и сказала:

— Джон, тебе может показаться, что я наказала тебя слишком строго, но ты заслужил это. Если ещё когда-нибудь ты провинишься в этом доме, то получишь того же! А теперь марш в комнату и не выходи до ужина.

Я был рад тому, что все закончилось, и быстро ретировался. Часа два я просто лежал на животе, прислушиваясь к боли в

нашлёпанной попе. Затем отец Вилли пришёл домой. Я слышал, как Марджи разговаривала с ним о происшествии с картиной.

Я расслышал, что Вилли накажет отец, и очень обрадовался, что мне это не грозит. Позже я был окончательно обрадован, узнав, что фраза “Вилли накажет отец” означала, что Вилли будет выпорот ремнём!

Порка при свидетелях

В большинстве семей, когда я рос, отшлёпать ребенка было самым распространенным способом поддержать дисциплину. Обычно наказания не были особо суровыми. Так что меня регулярно шлёпали и я воспринимал это как естественную часть нормального детства. Конечно, я не получал от этого удовольствия, но никогда и не пытался сопротивляться шлёпанью. Пока не стал тинэйджером.

Когда мне стукнуло 14, я стал воспринимать шлёпанье все с большей и большей неприязнью, так это сильно унижало мое созревающее чувство собственного достоинства, особенно, когда за дело принималась мама.

Каждый раз я качал права, что я слишком большой, чтобы с меня снимать штаны и шлёпать по голой попе щёткой для волос. Я перебрал все возможные аргументы, чтобы убедить ее пересмотреть свои методы.

Я подчеркивал, что наказание по голой попе слишком унизительно с учетом моего физического созревания (мама, я практически мужчина!). Я пытался настоять на «более взрослых» формах дисциплины, или хотя бы чтобы шлёпал меня отец.

К сожалению, этот аргумент отметался тут же; мама отвечала, что именно этот фактор — унижения — они с отцом считали самой эффективной частью шлёпанья. Более того, она говорила, что если я веду себя как маленький, то и шлёпать меня следует как маленького: по голой попе, лёжа у нее на коленях — вне зависимости от моего возраста, зреющего тела и неуместной гордости.

Однажды я неосмотрительно поднял эту тему одним субботним утром, когда мы с мамой были в гостях у маминой подруги миссис Вент. Случилось вот что: мама завела разговор о детях в целом, о том, как сложно их воспитывать, и о том, что отшлёпать ребенка — стопроцентно работающий метод, согласно её опыту.

В скорости разговор дошёл до сравнения методик шлёпанья в наших семьях и до унизительного обсуждения подробного сценария моих наказаний.

Конечно, такая тема для разговора была не внове. В детстве можно было уже привыкнуть к тому, что мама, например, невзначай расскажет кому-нибудь в твоём присутствии, как тебя приучали к горшку. Но этот разговор меня совершенно вывел из себя, и я выпалил что-то дерзкое, чем вызвал гневную перепалку с матерью, а затем, когда миссис Вент вмешалась в разговор — я нагрубил и ей.

К чему это привело? Мама сообщила, что, что бы я ни говорил, я, очевидно, всё ещё веду себя как ребёнок, и заработал себе ещё одно «детское» наказание, которое она не преминет применить, как только мы придём домой. Я, дурачок, заявил, что я уже большой, и не позволю ей это сделать. Тут в спор снова вмешалась миссис Вент.

Она спросила у мамы, зачем ей вдруг понадобилось ждать дома, и если это из-за неё, то маме не стоило беспокоиться: она привычна к виду нашлёпанных голых попок своих дочерей (одиннадцатилетней Тамми и восьмилетней Лизы), и не смутится при виде моей, а если надо — даже поможет!