Флавиан. Армагеддон
Шрифт:
Кроме того, я сразу увидел, что тот дух, который я замечал в других подвижниках и старцах, присутствует и тут в полной мере, и это для меня было важным критерием истинности моего желания довериться именно этому человеку. Есть такое понятие — вкус благодати. Тот, кто испытал ее, знал ее вкус, тот сразу узнает ее в сердце другого.
— Согласен, это реальный аргумент! — кивнул Флавиан.
— Наш старец родился здесь неподалёку, в Трикале, которую вы проезжали, он родом из семьи священников. Что примечательно, к монашеству его душа потянулась в детстве, после прочтения
— На Афоне, — дополнил отца Кассиана Флавиан, — я слышал от греческих монахов такую фразу: «Россия дала мировому монашеству в последние два века двух великих старцев: в девятнадцатом — Серафима Саровского, в двадцатом — Силуана Афонского».
— Верно, отче! — кивнул отец Кассиан. — И тот и другой открыли, каждый по-своему, самую суть монашеского делания — обретение монахом Любви через стяжание благодати Святого Духа.
Этому же, обретению Духа Любви Божьей, учит нас и наш старец, геронда Георгий, это он ставит во главу угла всей жизни и братства, и сестричества.
Свободу в подвиге и Любовь!
Старец — категорический противник всякого принуждения в духовной и монашеской жизни, он никогда не обременяет никого чем-либо, чего сам человек не готов принять добровольно и с желанием. Это касается как монастырских послушаний, так и внутренней аскетической жизни.
— Послушаний? — в один голос переспросили мы с Флавианом.
— Ну да, послушаний, — подтвердил отец Кассиан.
— Так, отче! Как говорят, «с этого места поподробнее». Что значит свобода в монастырских послушаниях? — оживился Флавиан. — Монах может выбирать, исполнять или не исполнять то или иное послушание?
— Скорее, его не благословят исполнять такое послушание, которое ему будет по какой-либо причине непосильно или неприятно! Послушание — не самоцель в монашеской жизни, оно не должно расстраивать душевное состояние и молитвенный настрой брата или сестры.
Как говорится: «доброохотнодаятеля любит Бог» и «невольник не богомольник»!
— А как же «послушание паче поста и молитвы», «копать от забора и до обеда следующего дня», «батюшки в храме за вас помолятся», «налево кругом марш!» и т.п.? — не удержавшись, вставил я «свои пять копеек» в разговор отцов.
— У нас такое невозможно! — улыбнулся отец Кассиан. — Впрочем, вы сами всё увидите, когда побудете у нас и пообщаетесь с братией и сестрами.
— Знаешь, отче! — задумчиво сказал Флавиан, — мне вспомнился один из наших русских настоятелей открывшегося в «перестройку», некогда очень знаменитого северного монастыря, ныне в сане епископа.
Как мне рассказывали братия его обители, когда он начал ездить на Афон, подружился с отцом Ефремом Ватопедским, стал перенимать некоторые афонские традиции монашеской жизни, утраченные у нас в советское время, — то собрал как-то раз братию и объявил им: «У кого из вас обительское послушание препятствует молитвенной жизни — обращайтесь напрямую ко мне, я буду решать вопрос с заменой послушания»!
Это тогда многими настоятелями других российских монастырей было прямо как «крамола» воспринято!
—
***
— Батюшка! Как мы рады, что вы приехали! — встретила нас радостным возгласом открывшая калитку высокая худая монахиня с большими блестящими глазами, действительно излучавшими искреннюю радость и приветливость. — Благословите!
— Благодать Господа нашего… на монахине…? — Флавиан вопросительно посмотрел на благословляемую им «черницу».
— Иерониме! — ответила та и поцеловала благословившую батюшкину десницу.
— Вы тоже русская, мать Иеронима? — не утерпев, поинтересовался я.
— Я… — на мгновенье замешкалась монахиня, — я родилась и выросла в Белоруссии, потом жила в Израиле, там приняла Крещение и стала монахиней, потом с Герондой приехала сюда. По языку и культуре я русская, а по национальности…
— Православная христианка, — закончил за неё Флавиан. — Во Христе есть одна национальность — христианин!
— Вот и наш старец так же говорит, — улыбнулся отец Кассиан, — поэтому у нас здесь и братство, и сестричество интернациональные, или вненациональные, собранные из более чем двадцати стран.
— А язык общения какой? — снова поинтересовался я.
— Греческий, конечно, — ответил отец Кассиан. — Мы ведь в Греции, члены Элладской Православной Церкви, да и службы идут на греческом, геронда на греческом и проповедует, и наставления даёт, и говорит чаще всего. Хотя он свободно владеет и английским, был одно время в Америке духовником в греческой православной духовной семинарии. Оттуда с ним в Грецию некоторые его духовные чада приехали и стали членами нашего монашеского братства.
— Батюшка, да вы проходите в архондарик! — обратилась к Флавиану мать Иеронима. — Старец благословил вас накормить и устроить, ужин уже на столе.
— Отцы! — призвал я батюшек возвышенным гласом, — вонмите этому сладкогласному призыву! Ужин! Как много в этом звуке для сердца моего слилось, как много в нём отозвалось!
— Пошли, пошли… — отозвался Флавиан. — Отец Кассиан! А к какой епархии принадлежат ваши обители?
— Фессалиотидской и Фанариоферсальской митрополии Элладской Православной Церкви, — ответил отец Кассиан.
Пройдя мимо церкви через небольшой дворик, мы вошли в двери архондарика. К отцу Флавиану с традиционным «евлогите» подошли под благословение ещё две монахини средних лет.
— Отец Кассиан! — продолжал расспрашивать Флавиан отца иеромонаха: — а много всего монастырей в вашей митрополии?
— Отче! — громким шёпотом позвал его я, увидев впереди распахнутые двери трапезной со столом, на котором явно был накрыт ужин, — о монастырях можно говорить и на сытый желудок! Ты же знаешь, что голодный я хуже злого… — я замешкался, подбирая вненациональный эквивалент злого меня.