Флердоранж – аромат траура
Шрифт:
Задержанного Лешу Изумрудова, за которым, собственно, и явился с такой помпой Салтыков, отпустили не сразу. Сначала Катя стала тайным, незримым свидетелем следующего весьма любопытного разговора:
КОЛОСОВ: Пожалуйста, садитесь. Алексея сейчас приведут.
САЛТЫКОВ: Я надеюсь, после смерти Марины Аркадьевны, о которой мы все так глубоко скорбим, вы убедились в полной невиновности этого бедного мальчика? Я пытался вам доказать это еще тогда, раньше, но вы даже не посчитали нужным со мной объясниться.
КОЛОСОВ: Мы объяснимся с вами сейчас. Скажите, Роман Валерьянович, это вы приказали своим рабочим сбрасывать глину в овраг?
САЛТЫКОВ:
КОЛОСОВ: У вас в Лесном об этом знали?
САЛТЫКОВ: О чем? О том, что мы хотели засыпать свалку? Конечно. Малявин это еще летом предлагал сделать.
КОЛОСОВ: А знали в Лесном о некоем старинном дневнике, который покойная Марина Ткач приобрела у здешнего дачника Волкова, бывшего заведующего психбольницей?
САЛТЫКОВ: О, вы имеете в виду дневник моей двоюродной прабабушки, сестры моего прадеда Людмилы Романовны? Да, я о нем слышал. Выпала бы такая возможность – с удовольствием бы приобрел, как память.
КОЛОСОВ: Не потому ли приобрели бы, что там перечислены условия завладения бестужевским кладом? Жертвы все перечислены, которых убить следует, чтобы…
САЛТЫКОВ: Извините, я не понимаю, что вы имеете в виду.
КОЛОСОВ: Все вы понимаете. Бросьте. Или скажете, что и металлоискатель со спектрографом не заказывали приобрести вашему Малявину?
САЛТЫКОВ: Ах, он сказал вам. Ну что же… Металлоискатель мы действительно купили. В Лесном идут большие работы – вы же сами видели, – возможны какие-то археологические находки. Зачем же упускать такой случай?
КОЛОСОВ: Речь идет не о каких-то там археологических находках. Речь идет о бестужевском кладе, о котором в здешней округе ходит столько россказней и слухов. На месте убийства гражданки Ткач нами найден дневник вашей родственницы, которая еще в 1913 году со слов тогдашнего управляющего Лесным записала некоторые подробности этой истории, в том числе условия, которые должны быть выполнены тем, кто попытается завладеть кладом. В дневнике прямо сказано, что условия эти связаны с убийствами. И, как видите, убийства в Лесном совершаются. В дневнике перечислены и жертвы – священник, красавица, какой-то чертов петух и…
САЛТЫКОВ: И это говорит представитель закона! Бедная, несчастная наша страна! Дорогой мой, опомнитесь, придите в себя. О чем вы? Дневник 13-го года, условия заклятья, убийства… Это же смешно. Слышал бы нас с вами кто-то посторонний, он бы решил, что мы оба с вами ненормальные или нанюхались порошка. При чем здесь дневник моей двоюродной прабабки? Она благополучно уехала еще до революции со своими сестрами в Ниццу и вышла там замуж – в двадцатом году за известного художника, потом, после развода, за американского журналиста. А в середине шестидесятых умерла. При чем тут какие-то ее детские, гимназические сочинения? Если вы так уж хотите это знать, то да, эта несчастная легенда о заклятом сокровище и условиях его получения действительно чрезвычайно живуча в нашей семье. Но это всего лишь легенда, поймите. Миф! Миф, который мои изгнанные революцией предки увезли с собой из России. Это легенда об утраченном, о потерянном навеки. И никогда ни для кого в нашей семье миф этот не был ни секретом, ни тайной. Эту легенду рассказывали постоянно. Я еще в раннем детстве слышал и о самой графине Марии Бестужевой, и об ее участии в дворцовом заговоре, и об условиях, наложенных ею на клад, якобы спрятанный
КОЛОСОВ: В Лесном обо всем этом давно знают?
САЛТЫКОВ: Ну конечно! Отчего это вас так удивляет? Это всего-навсего старая семейная легенда. В нее никто не верит. Никто, понимаете? И никогда не верил. Это же просто невозможно, это смешно. Ни я, ни предки мои, ни родственники никогда не…
КОЛОСОВ: В прошлый раз вы говорили, что ваши парижские родственники настойчиво отговаривали вас от возвращения в Лесное. Наверное, они были категорически против и любых попыток снова заняться поисками бестужевского клада?
САЛТЫКОВ: Покорнейше прошу меня простить, но у нас с вами какой-то ненормальный разговор выходит. Вы что, меня в чем-то обвиняете?
КОЛОСОВ: Пока у меня еще нет оснований в чем-то вас обвинять.
САЛТЫКОВ: Тогда будьте любезны, поторопитесь, пожалуйста, с освобождением моего сотрудника.
КОЛОСОВ: Вашего близкого друга, вы хотите сказать. Изумрудова я сейчас приведу. Сдам его вам под расписку, под ваше личное поручительство. Кстати, я думал, вы приедете вместе с адвокатом. Вы грозились. Что, выходит, раздумали?
Хлопнула дверь. Катя услышала за стеной в их кабинете шаги. Потом наступила тишина. Прошла минута, другая, и вот снова хлопнула дверь, и раздался голос Леши Изумрудова: «Роман, Рома, Ромочка!»
САЛТЫКОВ: Тише, мы не одни. Видишь, все выяснилось, тебя отпускают. Мне что – писать поручительство? В какой же форме?
КОЛОСОВ: В произвольной – я, такой-то, такой-то… Пишите на мое имя.
САЛТЫКОВ: Извините, можно я составлю поручительство на французском? Или напишу по-английски? По-русски я говорю свободно, но вот деловые бумаги, тем более такие важные юридические документы мне трудно…
КОЛОСОВ: Валяйте хоть на латыни.
Через пять минут Салтыков с Изумрудовым уехали. Черный «Мерседес» с тонированными стеклами растворился в туманной осенней мгле, словно его в Воздвиженском никогда и не было.
Глава 28СЕСТРА И БРАТ
Это событие одновременно ждали с нетерпением и не ждали совсем: объявилась Анна Лыкова. Сама.
Наблюдение, установленное за антикварным салоном «Галантный век» в Сивцевом Вражке, доложило: утром в половине десятого (как обычно, за полчаса до открытия) Анна Лыкова вошла в салон. Никита Колосов, организовавший наблюдение за местом работы так внезапно и так загадочно исчезнувшей из поля зрения фигурантки, решил наведаться в «Галантный век» лично. В сложившейся ситуации допрос Анны Лыковой интересовал его чрезвычайно.
На столе Никиты лежал суточный рапорт сотрудников оперативно-поискового управления, осуществлявших наблюдение за квартирой Лыковых на Автозаводской. Там значилось черным по белому, что ни Анна, ни ее брат Иван Лыков дома не ночевали. В 23.45 наблюдением был отмечен «неизвестный примерно 28 – 30 лет, ниже среднего роста», появившийся во дворе дома и, как было указано в рапорте, «в течение длительного времени изучавший фасад и затем тщетно пытавшийся проникнуть в запертый кодовым замком подъезд № 3, где располагалась квартира фигурантов». К рапорту прилагались фотоснимки, сделанные из машины наблюдения. Никита увидел на фото Мещерского – ба!