Флердоранж — аромат траура
Шрифт:
— Осторожнее, — шепнул Трубников.
Колосья неожиданно расступились — Катя увидела перед собой вытоптанную площадку. По земле словно кто-то заново прошелся плугом — все было взрыто, вывернуто, вы корчевано. От дождя почва совсем раскисла, походя на хлюпающее под ногами болото. Только вот цвет у стоячей воды этого болота был странный: темно-багровый.
— Здесь мы парня обнаружили. Мертвого, — сказал Трубников— Из всей одежды на нем только плавки были да брюки, до колен приспущенные. Вся кровь его тут, в этой луже. Земля аж не впитывает, не принимает.
— Как его убили? — тихо спросила Катя.
— Мы со следователем более девяноста ножевых
Ката взглянула вверх: небо. Как и в том сне — только небо и эти колосья. Стена; и потолок, словно в клетке. Значит, там, во сне, это тоже была рожь, — подумала она с какой-то странной уверенностью Она протянула руку к колосу. Вот ты какой, оказывается, ржаной хлеб.
— А где нашли Полину Чибисову? — спросила она. Трубников поманил ее пальцем за собой. Прошли еще метров тридцать, Трубников раздвигал колосья руками.
— Вот здесь. Мне шофер показал, который первый их обнаружил. Она лежала на земле, раздетая. Он подумал — что — она тоже мертвая, а она в обмороке была глубоком. Когда он попытался ее в чувство привести, она как закричит… Видно, шок пережила, до сих пор никак не отойдет. Стала навроде помешанной. Скорую вызвали, так она никому из врачей даже дотронуться до себя не дала — кричит, вырывается. Кровь на ней была. К счастью, не ее. Ран на ней нет, а вот насчет чего другого — этого мы тюка выяснить не можем.
— Эксперт взял на исследование образцы крови? — спросила Катя.
— Взял. Только я и без экспертизы скажу, чья на ней кровь, жениха ее, Артема, — сказал Трубников.
Катя посмотрела на участкового: какой именно смысл он вкладывает в эту фразу?
— Нож не нашли? — спросила она после паузы. Трубников отрицательно покачал головой.
— Кто же все-таки на них напал? — спросила Катя. — Как вообще они здесь очутились в поле, так далеко от магистрального шоссе— они же в Москву в аэропорт ехали?
— Лично мне кажется, приехали они сюда сами на своей машине; сказал Трубников. Только вот что дальше тут приключилось, по данным первичного осмотра установить не представляется возможны… — Он вдруг оборвал себя на полуслове и сделал Кате предостерегающий жест — тихо!
В первое мгновение Катя не услышала ничего, кроме шуршания колосьев, но затем… Чавканье глины и чьи-то шага. От неожиданности сердце Кати громко застучало. Здесь, среди этого лустынного зловещего поля, она внезапно почувствовала себя как во сне. Сон и реальность на миг будто поменялись местами, и казалось — вот сейчас произойдет нечто…
— А, это вы, Савва Драгоевич, — услышала она голос Трубникова — напряженный и одновременно удивленный, — а я смотрю — кого это сюда нелегкая несет… Вообще-то тут посторонним находиться пока не положено.
— Ну, для меня сделайте небольшое исключение. А я вас сколько раз, Николай Христофорович, просил — называйте меня просто Савва. Сами говорили, что об отчество мое язык сломаешь.
Голос, прозвучавший в ответ, был мужским, глуховатым, с ощутимым акцентом. Этому странному чужеземному акценту эхом вторила еле уловимая мелодия, словно занесенная
Таким перед Катей предстал известный художник Савва Бранкович, и она, приглядевшись внимательно, сразу же вспомнила, что уже встречала его однажды — причем именно на том самом памятном концерте Эмира Кустурицы, когда он приезжал в Москву со своими музыкантами. Это было несколько лет назад, но Савва Бранкович с тех пор ничуть не изменился. Катя живо припомнила, что на тот концерт он явился в бело-черной зебровидной майке и военном кителе полковника югославской армии с золочеными аксельбантами, чем надолго и приковал к себе внимание всей тусовки.
— Вот решил с утра своими глазами взглянуть на это проклятое место, — объявил Савва Бранкович участковому. — Кстати, и освещение колоритное.
В эту минуту свинцовые тучи, нависшие над дальним краем поля, пронзил яркий солнечный луч. Он был похож на золотую спицу, которой насквозь прокололи небо. Капли на траве и колосьях сразу вспыхнули всеми цветами радуги. Солнечный луч, казалось, вонзился в самую середину багровой лужи, разлившейся у ног троих людей, стоявших друг против друга. Катя внезапно почувствовала, как к горлу ее клубком подкатила тошнота.
— Здесь произошло убийство, — сказала она. — Вы что же, с утра пораньше явились сюда, чтобы с любопытством посмотреть на место, где человеку нанесли девяносто ударов ножом, выпустив из него всю кровь в эту вот лужу, что у вас под ногами?
— Милашка, а ты кто? — спросил Бранкович и обернулся к Трубникову: — Христофорыч, дорогой, это что еще за птица?
— Это коллега моя, из главка нашего прибыла — Екатерина Сергеевна. Капитан милиции, — невозмутимо сказал Трубников. — Вот место с ней осматриваем. А вы, Савва, что же, с дачи своей идете?
— С дачи, — Бранкович кивнул. — Удержаться не мог — свернул с дороги сюда. Да, темное дело, очень темное… А с Полиной, значит, так и не удалось до сих пор поговорить?
— Пока нет.
— Бедный маленький воробышек, — Бранкович покачал головой. — Такие приключения в брачную ночь… Ее ведь изнасиловали, да?
— Я, Савва Драгоевич, такой информацией не располагаю и вас, то есть тебя, убедительно прошу такие слухи пока туг у нас не распускать.
— Да что там слухи! Испортили девчонку, — Бранкович вспыхнул, как порох. — Ты любого здесь спроси — все об этом только и говорят. Я б на месте отца ее и суда никакого не стал ждать, сам бы нашел подонка, убийцу и кишки его грязные ему же в глотку бы и забил.