Флэш без козырей
Шрифт:
— Мистер Комбер, — сказал он, — одна из этих черных женщин в моей каюте!
— Неужели? — воскликнул я, изображая искреннее удивление.
— Б-же мой, мистер Комбер! — возопил он. — Она сейчас и… абсолютно голая!
Теперь я понял. Вспомнив о своем обучении на «Бэллиол Колледже», леди Каролина Лэмб отправилась на корму и попала в каюту Фэйрбразера, которая находилась в том самом месте, что и моя на работорговце. А наш капитан, будучи слишком нежно воспитанным дураком, теперь оказался в пикантной ситуации. Он, наверное, в жизни своей еще не видел голую женщину.
— Что же мне делать? — причитал он. — Что ей нужно? Я попытался с ней заговорить — она такая большая и вся абсолютно черная, но она почти не понимает по-английски и все еще там. Она стоит на коленях у моей койки, сэр!
— Вы пробовали молиться вместе с ней? — поинтересовался я.
— Он выпучил на меня глаза:
— Молиться? Ну, я… я не знаю. Она выглядит так, как будто… — он замолк и густо покраснел. — Б-же мой! Вы полагаете, что капитан работорговца использовал ее… как женщину?
Человеческие существа не перестают меня удивлять. Он был здоровым парнем, в возрасте, который позволял ему голосовать и быть избранным, командовать сотней и боевым кораблем, которым он вертел, как хотел, не хуже молодого Нельсона. Не сомневаюсь, что наш капитан был отважен, как бык, — и вот сейчас дрожал, как веер в руках девушки на первом балу, только из-за того, что миловидная шлюшка нагрянула к нему в каюту. Конечно, это все плоды воспитания, принятого в Новой Англии; даже юные годы, проведенные на флотской службе, не вытравили из Фэйрбразера всех этих проповедей.
— Вы полагаете, что она была… развращена? — пробормотал он сдавленным голосом.
— Боюсь, что более чем вероятно, капитан Фэйрбразер, — вздохнул я, — глубина порочности этих работорговцев неизмерима. Эту несчастную молодую женщину могли также принуждать к сожительству.
Он оцепенел.
— Чудовищно… ужасно. Но что мне теперь делать?
— Я, право, затрудняюсь с советом, — кротко заметил я. — Я впервые сталкиваюсь с подобной ситуацией. Может, вы прикажете ей уйти в отведенное ей помещение?
— Да-да, конечно, я должен это сделать, — он помялся, потирая подбородок. — Страшно подумать, что такое юное создание уже столь испорчено… в этом смысле.
— Мы должны сделать для них все, что можно, — сказал я.
— Конечно, конечно, — он нервно кашлянул, — я должен извиниться, мистер Комбер, за то, что побеспокоил вас… Я был поражен и… немного растерялся… да. Как бы там ни было, я поступлю согласно вашему совету. Еще раз извините меня, сэр. Благодарю вас… э-э, спокойной ночи.
Он доблестно улизнул в свою каюту, сей славный, благочестивый парень, и я напрасно ждал еще некоторое время, что дверь его каюты снова откроется. Правда, я этого и не предполагал. На следующий день капитан избегал смотреть мне в глаза и краснел всякий раз, как только разговор заходил о рабах. Возможно, он так краснеет и до сих пор, но я сомневаюсь, чтобы муки его совести были столь сильны, чтобы заставить его пожалеть об утрате своей невинности.
Мы быстро пришли в Балтимор, еще один порт на другом конце негостеприимного Чесапикского залива, и отсюда, после того как Фэйрбразер обо всем доложил своему коммодору, особо подчеркнув важность моей миссии, нас отвезли на поезде в Вашингтон, до которого было порядка сорока миль. До сих пор меня принимали очень хорошо, но все же я искал возможность побыстрее смыться, хотя абсолютно не представлял себе, что я буду делать потом, в этой странной стране, без каких-либо средств к существованию и поддержки. Я понимал, что чем дольше я буду играть избранную роль, тем больше вероятность того, что меня разоблачат, но что было делать? Фэйрбразер, получивший от своего коммодора отпуск, чтобы лично сопровождать меня в столицу, пристал ко мне как пиявка — похоже, он был не против разделить со мной славу. Так что мне оставалось лишь ожидать дальнейшего развития событий. В самом худшем случае, размышлял я, мне удастся что-нибудь придумать, а пока будем смотреть прямо в лицо грядущему, с бравым и невозмутимым видом.
Вашингтон — странное местечко. Видите ли, джонатаны [60] планировали его с видами на будущее, надеясь превратить свою столицу в прекраснейший город мира, но даже тогда, в 1848-м, на каждом шагу были видны следы обширного строительства, так что в лесах стоял едва не весь центр города, а обочины подходящих к нему дорог, с закисшей грязью после осенних дождей, были усеяны отличными, хоть и недостроенными домами. Я видел этот город и позже, во время Гражданской войны, но так никогда и не смог его полюбить — летом тут можно изойти потом не хуже чем в Калькутте или Мадрасе, и при этом люди одеваются так, будто находятся в Нью-Йорке или Лондоне. В здешнем воздухе постоянно витала лихорадка, и я всегда удивлялся, почему только Джордж Вашингтон вообще выбрал это место? Но таковы же и все богатые англичане из колоний — никогда хорошенько не подумают, чтобы другому человеку было удобно.
60
Прозвище американцев.
Однако грязь там, духота или нет, но, как мне стало понятно, тамошние власти были чер…ски сообразительными. Фэйрбразер доставил меня в министерство военно-морского флота, где адмирал с седыми бакенбардами выслушал мою историю, разражаясь про…ятьями на каждом повороте сюжета. Затем меня привели в отдел, очень напоминавший Торговый совет, где несколько гражданских с каменными лицами взяли меня в оборот, так что пришлось рассказывать все сначала. Сперва казалось, что они вообще не знают, что со мной делать или как именно им следует поступить, но, наконец, один из них, маленький толстенький человечек по имени Моултри, прямо спросил меня, какой вклад я могу внести в борьбу с работорговлей помимо свидетельств против команды «Бэллиол Колледжа». Другими словами, что такого примечательного было в моей скромной персоне, что из-за меня вообще побеспокоили Вашингтон? Где же эти важные сообщения, о которых столько говорил капитан Фэйрбразер?
Поскольку судьбоносных рапортов не существовало, их нужно было создать. Я объяснил, что мною собрано огромное количество подробностей не только о самих работорговцах, но и о тех, кто стоит за их спиной в Америке и Англии, снабжает их деньгами и судами, а также проводит их проклятые сделки под прикрытием легальной коммерции. Все это, продолжал я, может быть изложено мною на бумаге, как только к тому представится возможность, в соответствии с документами, которые мне удалось достать, а пока я могу дать ценные устные свидетельские показания. Я представил один рапорт по данным надежного агента в Уида и еще один — по сообщениям другого моего агента в Роатане, но вот имена своих агентов я могу сообщить только моему начальству в Лондоне. Третий рапорт я напишу в самом скором времени, как только закончу с другими делами — тут следовала грустная улыбка и намек на то, что в последнее время я был жутко занят.
— Да-да, сэр, — ответил он, — все это превосходно в своем роде. Благоразумная скромность, с которой вы упоминаете об источниках ваших предыдущих сообщений, весьма похвальна. Но из сказанного вами следует, что вы располагаете информацией, чрезвычайно ценной для правительства Соединенных Штатов, информацией, которую министры Ее Величества обязательно передадут нам. Вы говорите, что знаете имена американцев, которые стоят за работорговлей, или тех, кто по крайней мере вовлечен в этот бизнес и получает деньги от подобных операций. Теперь, сэр, мы подошли к самому главному — мы должны узнать имена этих людей. Кто они?