Флэшбэк-2, или Ограбленный мир
Шрифт:
— Что ж… — Я нашел слово, для произнесения которого не требовалось особых усилий, и начал лихорадочно вспоминать, знаю ли я еще такие же, которые можно произнести даже в мчащейся с пятикратным ускорением ракете. — Спасибо. Я уже составил полную картину…
— Вам это чем-нибудь помогло? — спросила она, вставая.
Намного легче с ней было разговаривать, когда она стояла неподвижно.
— Не очень, — честно признался я. — Но большего я и не ожидал. Спасибо, — повторил я.
Я обошел ее и направился к двери, с каждым новым отделявшим меня от нее сантиметром чувствуя себя все лучше. Хорошо еще, что прапрабабка ничему ее больше не научила. У дверей я обернулся, чтобы одарить ее стандартной прощальной улыбкой.
— Вы не попросите меня, чтобы я дала знать, если что-то вспомню? Всегда так делается.
— Во второразрядных повестях
Лишь выйдя на лестничную клетку, я позволил себе глубоко и облегченно вздохнуть. Сбегая по трем пролетам на улицу, я чувствовал себя свободным и полным радости. Лишь в отеле, в ванне, погрузившись в облако эвкалиптового пара, я услышал тихий вопрос: «А чему ты, собственно, радуешься, Оуэн?»
Я включил музыку, нашел канал с мелодиями моей молодости и сделал вид, что пытаюсь поправить себе настроение. Две банки пива сверх всяческих ожиданий удачно выполнили свою задачу. Затем меня рассмешил комп, напомнив, что я должен опрыскать башку новой порцией «Ремса» и проглотить еще две таблетки. Без точного соблюдения условий применения фирма не гарантирует положительного эффекта. Он также добавил, словно не веря собственным словам, что алкоголь ослабляет эффективность действия препарата. Хороший, самообучающийся комп. Я бросил взгляд на новую информацию от Хиттельмана и, оставив ее на потом, пошел поиздеваться над официантом. Я съел все, что заказал, а затем бесплатно научил бармена готовить напиток с звучным названием «Конь с копытами», который придумал тут же на месте, и в очередной раз убедился, что в этой области у меня несомненный дар.
Прежде чем приняться за изучение докладов ОБТ, я осторожно стер со своего бесценного президентского документа пепел, заменявший тушь, и удовлетворенно отметил, что подобным образом могу использовать его до бесконечности. Я взялся за чтение, каждый час отрываясь от потока информации и упаковывая все, что казалось мне того достойным, в собственную память. Затем выпивал банку пива и снова брался за дело. Закончив около двух ночи, я в очередной раз поменял дату в записи, в очередной раз выбросил старый и спрятал новый конверт. Даже не включая телевизор, я провалился в. сон, словно в густой кисель.
Комп разбудил меня в десять. Вырванный из сна громким сигналом, я полежал в постели десять минут, бесплодно пытаясь вспомнить мысль, которую, как мне казалось, держал в зубах всю ночь. Но перед тем, как проснуться, я открыл рот, и она улетела, дав втянуть себя в работавший на максимальных оборотах кондиционер.
Я брился, избегая смотреть себе в глаза — это всегда рассеивало мое внимание. Где-то на середине этого процесса я вспомнил, о чем хотел не забыть, побежал в комнату и, вызвав архив ЦБР, извлек из него данные на крупнейших боссов подполья, тех самых, кого мы собирали для беседы, ввел их имена, имена их заместителей и более-менее значительных личностей из окружения и добавил их к списку ключевых слов для поиска ассоциаций. Я закончил бриться, настроенный к самому себе куда более благосклонно, и позавтракал в номере. Затем просмотрел два доклада, полученных за ночь. Ничего существенного. Было одиннадцать. Семь часов до возвращения транстайма.
Нужно было решать, что делать дальше. Теоретически, и это было весьма соблазнительным решением, я мог вернуться, отдохнуть и снова прыгнуть сюда. В это время комп занимался бы сбором данных, преступники набирались бы уверенности, а я — сил. А потом я вернулся бы сюда на четыре дня, поблагодарил машину и вывел злоумышленников на чистую воду. Финита ля комедия, в лучшем голливудском издании. Я поискал на губе табачную крошку, но ее там не было. Да и не могло быть, если куришь сигареты с фильтром, так что я сплюнул просто так. Я стер из памяти факт существования часов, и тем более каких-то там шести вечера, и подошел к фотоаппарату и биноклю, по-идиотски вглядывавшимся в окна ЭТВИКС. Я сфотографировал швейцара, затем увековечил целующуюся у окна пару. Фотографию я увеличил так, чтобы всю площадь снимка занимал сосок. Затем отцепил бинокль и изучил с его помощью всю окружающую обстановку, улицу, автомобили, окна. Я мог сделать еще несколько снимков эротической тематики, хотя время было еще достаточно раннее.
Я просмотрел свои записи и добавил к ним несколько вопросительных знаков. Около двенадцати я бросился на кровать и снова начал размышлять, на этот раз по-другому. Что бы я стал делать, будучи злоумышленником? До какого-то момента все было ясно и соответствовало фактам. Я совершаю скачок. Исполнителям даже незачем знать, что, где и когда они крадут. Достаточно, например, усыпить их и внушить, что во время сна их перевезли в другую часть страны. Хотя нет — Скайпермен явно знал, в каком именно времени он находится. Может, сбежал? Неважно. Преступная группа все равно должна была быть уничтожена. Хорошо. С группой я разобрался. Вероятнее всего, я уничтожил бы и того (или тех?), кто занимался ее уничтожением. Так, скорее всего, и произошло, но здесь уцепиться не за что. Так или иначе, я остался один на один с величайшей в истории коллекцией картин. Коллекция не имеет себе равных, не может иметь. И от нее никакой пользы. Разве что я время от времени спускаюсь в подвал и в одиночестве наслаждаюсь видом своих сокровищ. Подвал этот должен был бы быть немаленьким. И тщательно охраняемым. Нет, слишком велик риск, что его случайно обнаружат. Достаточно наводнения или землетрясения. Я же не буду постоянно сидеть над коллекцией. Стать рабом собственной жадности? Жадности? Вот именно — чего бы я потребовал в обмен на возвращение картин? Даже безнаказанности — и ее мне наверняка бы гарантировали. Денег? Золота? Тьфу! Черт побери, ведь имея…
Я замер и несколько минут сидел не дыша, вглядываясь в пульсирующий в углу настенного экрана курсор. За это время две старушки могли бы меня вынести, перевезти на берег Каньона Колорадо и сбросить вниз. Не долетев до дна, я снова обрел возможность дышать. У меня тряслись руки, я с трудом открыл бутылку «Джонни Уокера» и почти четверть ее пролил на руки. Холодная струйка доползла до локтя, а поднося стакан ко рту, я почувствовал, как она стекает мне под мышку. Я налил еще и выпил. И еще глоток, черт бы все побрал! Я пинками переставил мебель, чтобы не мешала, с седьмой спички закурил и начал вышагивать по комнате. Так я ходил полчаса, и чем больше метров я прошел, чем больше сжег серых клеток, тем больше был уверен в своей правоте. Настолько, что отказался от собственной гипотезы и решил еще два дня действовать прежним образом, оставив последние двое суток на безумные поступки. Я принял холодный душ и вышел на улицу, решив узнать побольше о мире, в котором буду когда-то жить.
После трех дней пребывания в чужой стране, может, не столько чужой, сколько такой, в которую я вернулся будто после долгого отсутствия, этот мир казался мне уже не столь опасным, как в первый вечер. Собственно, он не слишком отличался от мира моего времени — еще больше расширились границы терпимости, еще больше стерлась разница между расами, еще сильнее стало принуждение к потреблению. Достаточно было ознакомиться со значением нескольких слов, чтобы не чувствовать себя чужим. Я собирался взять с собой фотоаппарат, но после некоторых размышлений решил, что даже фотографирование является определенного рода вмешательством в этот мир, а ведь я поклялся, что сделаю все, чтобы мое путешествие касалось исключительно меня. Ну, и еще злоумышленника.
Темой дня было приближающееся солнечное затмение, которое должно было произойти через два дня. Оптическая промышленность лихорадочно бросилась зарабатывать деньги. Бинокли, телескопы, фильтры, приставки, диафрагмы, объективы — каждый из товаров в нескольких десятках вариантов, различавшихся качеством и ценой, — сыпались на потенциальных клиентов, чего те совершенно не замечали. Они покупали и выглядели вполне довольными. Можно было купить, совсем недорого, специальные затемненные оконные стекла. Производитель честно признавался, что во второй раз они пригодятся через шестьдесят два года. И это было решающим аргументом — их покупали. Почти все надели темные очки, хотя еще вчера очкарик на улице вызвал бы неподдельный интерес. Воспользовавшись всеобщей модой, я купил очки и мог наконец спокойно бросать взгляды во все стороны. Вскоре я почувствовал себя настолько своим в разноцветной, свободной, стремящейся потратить деньги толпе, что при виде телефонной будки решил позвонить Пиме. Опомнился я лишь через три шага, когда будка приглашающе распахнула дверь и начала бормотать о том, насколько она рада тому, что… и так далее. Я попятился, и тотчас же меня с неожиданной силой охватило желание связаться с кем-то из близких. Ведь не может быть такого, упрямилась какая-то часть моего разума, чтобы телефонный разговор что-либо изменил! Позвони Филу! Ну?!