Флэшбэк
Шрифт:
— Вы не нашли своего сына, Боттом-сан?
— Нет, не нашел.
— И нет никаких сведений о том, где он?
Ник пожал плечами.
— Что вы здесь делаете, Сато? Ведь вы до завтрашнего дня должны были оставаться в Вашингтоне, с мистером Накамурой.
Шеф службы безопасности — или профессиональный убийца? — проворчал:
— Накамура-сама возвращается в Денвер завтра. Но сегодня у компании открылся рейс в аэропорт Джона Уэйна, и он предложил мне вылететь сюда, чтобы вы гарантированно попали на самолет.
— А если бы я не появился? — спросил Ник. Он ясно понимал, что никто не обыскивал его и что на его левом бедре
Сато неловко пожал плечами.
— Я бы связался с властями и стал выяснять вашу судьбу, Боттом-сан. Начал бы с помощника шефа полиции Амброуза, которого вы упоминали в Денвере. Или как там вы сказали на аэродроме — шефа Амброуза?
— Получил повышение, — объяснил Ник. Даже разговор причинял боль, хотя ребра ему плотно перевязали. — У прежнего шефа случился инфаркт на третий день беспорядков и боев в Лос-Анджелесе. Дейл получил временное боевое повышение.
— Но ваш друг из Калифорнийской дорожной полиции не помог вам в поисках сына?
И снова Ник отрицательно покачал головой. Три хорошенькие стюардессы принесли еду восхитительного вида. Ник не понимал толком, почему ничего не заказал: он не ел уже больше десяти часов, а в денверском аэропорту они приземлятся после полуночи по местному времени. Даже вечерний кафетерий в кондоминиуме закроется ко времени его приезда.
При виде расставленной перед Сато еды у Ника начала выделяться слюна, а от запаха набэяки-удона заурчало в животе. Он глотнул сакэ, с трудом поднялся и спросил:
— Где здесь туалет?
В перегородке между салоном и кабиной пилотов было две двери. Стюардессы входили через правую. Сато показал на левую.
Несколько минут спустя Ник стоял перед широким зеркалом. Туалет был втрое больше ванной в его боксе, здесь имелись ванна и душ. Человек, смотревший на Ника из зеркала, контрастировал с изнеженной роскошью этого места. Рубашка его была порвана и окровавлена, а рыжевато-коричневая куртка и брюки залеплены грязью. Под рваной левой брючиной виднелись окровавленные бинты. На скуле и правом виске появились новые царапины. В казармах калифорнийской дорожной полиции Нику наложили девять швов на правую щеку, так что он слегка походил на Франкенштейна. Там же его отскребли и отмыли, пусть и не совсем до конца. Теперь Ник еще раз тщательно помылся и вытерся мягким ручным полотенцем — осторожно, словно не хотел оставлять на нем крови и грязи.
Ник вытащил «глок» из левосторонней кобуры, убедился, что пистолет снят с предохранителя и в патроннике есть патрон, потом сунул увесистое оружие обратно. Если Омура-сама не ошибался — а Ник верил ему, — то Сато провожал его домой, чтобы там привести в исполнение смертный приговор, причем безотлагательно: завтра днем или вечером, когда Накамура вернется на свою горную виллу в Денвере.
Но у Ника оставался его пистолет. Что это — упущение? Или проверка?
Так или иначе, девятимиллиметровый «глок» был реальностью, и Ник мог им воспользоваться. Вот только как? Выхватить оружие, пристрелить Сато, а потом перебегать от одной висящей кислородной маски к другой, пока он не доберется до кабины и не потребует, чтобы его доставили…
Куда? В этом полушарии не осталось ни одной страны, которая не заключила бы договора об экстрадиции с Новой Японией.
А что, если Вэл добрался до Денвера и ждет его там?
Но все это были абстрактные рассуждения. Ник знал, что дверь в пилотскую кабину выдержит
Когда он вернулся, на столике перед его сиденьем обнаружились несколько маленьких тарелочек с едой и стаканчик с сакэ — снова полный.
— Эта еда слишком хороша, и я взял на себя смелость, Боттом-сан, — прохрипел Сато. — Лично я не люблю яйца-пашот с лапшой в набэяки-удоне, хотя большинству это нравится. Я попросил принести их вам. Ломтики вареного осьминога в тако-су приправлены бледно-зелеными огурцами, выдержанными в соусе пондзу, посыпаны семенами сезама и ломтиками лука-шалота и политы майонезом-васаби. Уверен, вам понравится: у соуса приятный цитрусовый вкус с дымком, прекрасно дополняющий вкус осьминога. Почему вы улыбаетесь, Боттом-сан?
— Да так, ерунда, — ответил Ник, хотя был готов расхохотаться при виде Сато в роли усердного метрдотеля. — Наверно, я голоднее, чем мне показалось вначале, Сато-сан. Спасибо.
Сато коротко кивнул.
— Тунец с перцем и суномоно с той же приправой — пондзу и майонез-васаби, — сказал он. — Черный тунец с перцем, чуть подрумяненный и нарезанный тонкими ломтиками, — мое любимое блюдо. Надеюсь, вам понравится, Боттом-сан.
— Наверняка понравится, Сато-сан, — сказал Ник. Он все еще стоял и только теперь понял, что свои «спасибо» сопровождает поклонами. Причем довольно низкими.
Сато издал ответный хрип, и Ник уселся в свое кресло, невольно застонав от боли в ребрах. От запаха бульона и другой еды у него появились слезы на глазах.
Таких людей, как Галина Кшесинская, она же Галина Сью Койн, Ник допрашивал много раз: иногда — в качестве словоохотливых свидетелей, но чаще — в качестве преступников или сообщников. В любой из этих ролей Галина Кшесинская подходила под одно и то же клиническое описание: злобный нарциссист.
— Ко мне уже несколько дней никто не заходил, — сказала она. Глаза ее напоминали маленькие бледные устрицы, спрятанные под несколькими слоями косметики; Ник решил, что ее пластического хирурга нужно арестовать и предать пытке за преступления против человечества. — Я начала думать, — продолжила женщина средних лет, вдыхая дым безникотиновой сигареты в перламутровом мундштуке, — что полиция потеряла интерес к этому делу.
«С чего бы это? Неужели только из-за того, что мир в этом месте пылает?» — подумал Ник, потом сильно тряхнул головой.
— Нет-нет, миссис Кшесинская, дело совсем не закрыто, мы крайне заинтересованы в том, чтобы поймать преступника или преступников, убивших вашего сына… позвольте еще раз выразить глубочайшие соболезнования в связи с его смертью.
Женщина опустила глаза и на минуту погрузилась в театральное молчание.
— Да-а-а, — протянула она наконец и тяжело вздохнула, изображая душевную боль. — Бедняжка Уильям…