Флэшмен на острие удара
Шрифт:
По ее словам, они приехали вместе с мужем, Генри, служащим при лорде Раглане, хотя мне он не встречался.
— Сегодня будет большая битва, Гарри? — спрашивает она. — Я так рада, что Генри будет в безопасности, если начнется бой. Глянь-ка, — она указала в направлении высот, — как идут русские. Разве это не волнующее зрелище? Почему наша кавалерия не атакует их, Гарри? Ты собираешься присоединиться к конникам? Ах, надеюсь, ты будешь осторожен! Ты завтракал? Дорогой мой, вид у тебя неважный. Иди сюда, садись и перекуси с нами!
Если от чего мне могло стать хуже, так от такого предложения, но я просто сказал, что не могу терять времени и должен немедленно найти Кэмпбелла. Я пообещал разыскать ее, как только закончится сегодняшнее дело, и посоветовал отправляться сей же час в Балаклаву. Ей-богу, чудно было видеть, как она тут прохлаждается, словно на пикнике, когда русские войска не далее как в миле от нас обтекают редуты и, без сомнения, намереваются идти дальше, едва закончат перестроение.
Сержант гайлендеров сообщил, что Кэмпбелл находится где-то в расположении Тяжелой бригады — плохая новость, ведь это означало, что мне придется войти в зону огня. Но делать было нечего, и я поскакал дальше на север, минуя развернутый строй Легкой бригады. Кавалеристы отдыхали, наблюдая за маневрами Тяжелой. Меня окликнул Джордж Пэджет; он сидел в седле, подвернув под себя ногу и, как обычно, попыхивал чирутой.
— Ты сейчас от Раглана? — кричит он. — И где эта чертова пехота, не знаешь? Если Раглан не почешется, нам здорово всыпят с такой дистанции. Глянь-ка на «тяжелых»: почему Лукан не спешит отвести их на безопасное расстояние?
И впрямь, на мой взгляд, они отступали медленно, держась в тени высот, а русская артиллерия без передышки засыпала их ядрами. Я рискнул подобраться поближе. Стало можно различить Лукана и его штаб, но Кэмпбелла не было видно. В ответ на мой вопрос Моррис из Семнадцатого пояснил, что Кэмпбелл несколько минут назад уехал назад в Балаклаву.
Так, уже лучше — мой путь лежит к позициям гайлендеров, подальше от огня. Впрочем, я почему-то почувствовал себя очень уютно здесь, среди синих доломанов и пик Семнадцатого, знакомого запаха коней и кожи, позвякивающей сбруи и голосов парней, побуждающих своих лошадей не пугаться пальбы. Рядом расположилась батарея конной артиллерии, отвечающая русским, но все пока еще так напоминало парад: чистое поле, мундиры весело блестят на солнце. Мне не хотелось уезжать, но гайлендеры уже перемещались поближе к хребту, тянувшемуся к югу поперек равнины. Я должен как можно быстрее доставить донесение и вернуться обратно в штаб.
Так что я повернулся задом к высотам и, миновав ряды Семнадцатого и «вишневоштанников», был на полпути к стоящим на гребне гайлендерам, когда встретился с группой всадников, спешащих к нашей кавалерии. И оказался это не кто иной, как наш храбрый лорд Кардиган, который вместе со сквайром Броу и шайкой прочих подхалимов, возвращался, надо полагать, к полку, пребывая в лучшем расположении духа после весело проведенной на своей комфортабельной яхте ночки.
Я не встречался лицом к лицу с этим человеком с той стычки в комнате Элспет, и при одной мысли об этом ублюдке внутри у меня все закипало, так что я в упор не желал его видеть. Когда Броу окликнул меня, поинтересовавшись новостями, я натянул поводья, не поворачиваясь в сторону Кардигана, и сказал, что русские обогнули дальний конец высот, и нашим пришлось повернуть коней.
— Ага-а, — говорит Кардиган своим прихлебателям. — Обычная гвупость. Русские идут туда, значит, наша кававерия движется обратно. Ну-ну. Эй, Фвэшмен, что пванирует девать ворд Рагван?
Я продолжал его игнорировать.
— Ладно, сквайр, — говорю я Броу, — мне пора. Недосуг болтать с яхтсменами, знаешь ли. — И поворачиваю коня, оставив их стоять с разинутыми ртами и слыша вслед изумленное «ну-ну».
Но насладиться триумфом я не успел, так как в этот миг русские пушки загрохотали снова, уже гораздо ближе; над головой засвистели ядра, а за спиной, в рядах кавалерии, послышались крики и приказы, запели горны Легкой и Тяжелой бригад, и вся масса конницы двинулась к западу, продолжая отход. Русские доворачивали орудия, и канонада перемещалась к югу. Я заметил, как среди позиций гайлендеров взметнулись столбы земли, и, уткнувшись носом в гриву и уронив сердце в пятки, понесся во весь дух по траве. Благодарение Господу, снаряды ложились с недолетом, но когда я достиг хребта и осадил коня у фланга гайлендеров, одно из ядер, подпрыгивая, подкатилось к самым копытам моей лошади, где и остановилось, черное и дымящееся.
— Где сэр Колин? — закричал я, спешиваясь.
Мне показали, как он идет между шеренгами, как раз в моем направлении. Я пошел навстречу и вручил ему пакет.
— Поздно, — заявляет он, прочитав депешу. — Не шибко хорошо выглядите, Флэшмен. Подождите минутку. У меня есть записка для лорда Раглана.
Он повернулся к одному из своих офицеров, но в этот момент вопли на равнине зазвучали с удвоенной силой, прямо за позициями горцев шлепнулось на землю другое ядро, и Кэмпбелл остановился поглядеть, что же происходит у Кадык-койских высот.
— Ага, вот оно, — говорит, — начинается.
Я посмотрел туда же и сердце у меня екнуло. Наша кавалерия сместилась теперь влево, к севастопольскому концу равнины, но справа, у захваченных редутов, весь склон высот пришел в движение, как живой. Прямо на наших глазах поток этот обернулся неисчислимой массой конницы — русской конницы, — неспешно спускающейся в нашем направлении. Мне потом говорили, что там было только четыре эскадрона, но выглядели они, как добрые четыре бригады: синие и серые мундиры, сабли наголо, готовые вот-вот ринуться вниз по склону с высот к нашим позициям.
Было ясно как день куда и зачем они направляются, и будь у меня крылья, я в ту минуту уже летел бы к морю, как чертова чайка. Прямо позади нас лежала открытая дорога на Балаклаву. Наша кавалерия вышла из игры, отойдя слишком далеко влево. Между русской ордой и базой в Балаклаве — центром снабжения всей английской армии — не было никого, кроме нескольких сотен горцев Кэмпбелла, шайки турок на фланге и Флэши, распираемого газами и нестерпимым ужасом.
Кэмпбелл на мгновение замер, на его высеченном из гранита лице не дрогнул ни единый мускул; потом разгладил свои обвислые усы и выкрикнул команду. Ряды разомкнулись, перестроились и сомкнулись снова, и теперь поперек хребта стояли две шеренги гайлендеров, занимая около фарлонга [34]от края до края и спустившись на ярд вниз по обращенной к морю стороне склона. Кэмпбелл прошелся взглядом от места, где мы стояли, до оконечности строя, побуждая офицеров подравнять линию. Пока те выполняли приказ, с дальнего фланга до нас донеслись дикие вопли — это были турки. Утратив дисциплину при виде неудержимого натиска русских, они покинули позиции и, бросая оружие, со всех ног ринулись по дороге, ведущей к морю.
— Дерьмо, — говорит Кэмпбелл.
Я глядел вслед туркам, и вдруг заметил всадника, обогнувшего их стыла, направившегося сначала к нам, а потом свернувшего к югу. Благодаря светлым волосам и амазонке я опознал в верховом Фанни Дюберли. Она промчалась мимо нас как заправский маленький жокей — о, эта девчонка умела сидеть на лошади!
— К черту светских дам, — проворчал Кэмпбелл. И тут, даже вопреки спазмам в желудке и нарастающему ужасу, я поймал себя на мысли, что равнина Балаклавы как никогда похожа сегодня на Роу: вот скачет Фанни Дюберли, вот гарцует Кардиган, отпуская свои «ну-ну».