Флетч и Мокси
Шрифт:
Начман зачитала Мокси Муни ее права. Для Флетча они звучали, как поминальная молитва. Мокси, не мигая, смотрела на начальника детективов. В дверном проеме Фредерика Муни качало из стороны в сторону. В коридоре Маккензи оперся о столик.
– Какие у вас есть доказательства? – спросил Флетч.
– Перестаньте, Флетчер, – резко, словно осаживая ребенка, бросила Начман. – Доказательства налицо. Мотив: состояние ее финансовых дел. Какие бы там аферы ни проворачивали Мокси и Питерман, для Мокси они выходили боком. Она была на съемочной площадке. В халате с чужого плеча, достаточно широком, чтобы спрятать под ним нож. Она прошла за его спиной перед
Молча, с таким видом, будто его сейчас вывернет наизнанку, Фредерик Муни пересек холл, держа путь к лестнице. Его пальцы коснулись рукава Мокси.
Она не отрывала от отца взгляда, пока он не поднялся по ступеням.
Сержант Хеннингс снял с пояса наручники.
– Вы не будете возражать, если я арестую ее? – спросил он у Флетча. – Она талантлива и знаменита.
– Конечно, буду! – взвился Флетч. – Никаких наручников!
– Извините, мисс, – обратился Хеннингс к Мокси. – Таковы правила.
– Я не могу даже взять зубную щетку? – спросила Мокси.
– Все заботы о вас мы возьмем на себя, – ответила Начман.
Мокси вытянула руки перед собой. Осунувшаяся, состарившаяся.
Она улыбнулась Флетчу.
– Я поеду с тобой, – вызвался он.
– Извините, но вы никуда не поедете, – пресекла его порыв Роз Начман. – В вертолете для вас места нет.
Сержант Хеннингс взял Мокси под локоток и увлек к двери. Мокси оглянулась.
– Эй, Флетч? Ты так и не сказал мне, почему этот дом называется Голубым?
Начман глянула на потолок.
– Раньше тут был бордель.
– Правда? – удивился Флетч. – Не знал.
Джефф Маккензи прошел мимо него к лестнице, буркнув на ходу: «Спасибо, приятель».
С крыльца Флетч наблюдал, как Мокси усаживают в патрульную машину. Чиф Начман села рядом с ней на заднее сидение.
Машина плавно набрала скорость.
Он смотрел на то место, где только что стояла машина. Перед ним проплывали образы Мокси. На берегу... на улице... в классной комнате... в театре... в спальне... с наручниками на руках.
На крыльцо вышла миссис Лопес.
– Не хотите ли чего, мистер Флетчер? Принести вам выпить?
– Яблочный сок.
– У нас нет яблочного сока.
Флетч резко повернулся к ней.
– У вас нет яблочного сока?
– И никогда не было. Кому он нужен в стране апельсинового сока?
Флетч молча смотрел на нее.
– Хотите, я добавлю в апельсиновый сок пару капель рома?
– Извините, – Флетч оставил миссис Лопес на крыльце, а сам направился на второй этаж.
ГЛАВА 37
Флетч постучал в дверь комнаты Фредерика Муни и вошел, не дожидаясь приглашения.
Муни сидел в кресле, сложив руки на коленях и молча смотрел на Флетча.
– Давно вы не пьете? – спросил Флетч.
– Больше трех лет.
Дорожная сумка стояла на полу у кровати. Флетч наклонился, достал одну из бутылок. Выдернул пробку, понюхал содержимое.
– Яблочного сока в большинстве баров не найти, – пояснил Муни.
Флетч поставил бутылку на комод.
– Вы потрясающий актер.
– По-моему, вы и так это знали, – Муни уселся поудобнее. – Конечно, у меня было преимущество. Если к кому-либо приклеили ярлык «пьяница», так уж до самой смерти.
– Мокси сказала, что вы были пьяны, когда она приехала
– Я просто создал соответствующую обстановку, понимая, что она обязательно заявится. Пустые бутылки, грязные, липкие стаканы...
– Но почему?
– Я хотел видеть ее, сам оставаясь невидимым. От трезвого Фредерика Муни она отгородилась бы стеной. Я слишком долго не подпускал ее к себе. А потому и она бы держалась со мной чисто формально. Вот я и решил, что лучше всего прикинуться беспросветным пьяницей. Перед таким отцом Мерилин будет держаться естественно. И за последние несколько недель я узнал, какая у меня чудесная дочь.
– Но она вас так и не узнала.
– Это неважно.
– Значит, находясь в нью-йоркской квартире, вы все выяснили. Насчет Питермана...
– Конечно. Я даже прочел сценарий «Безумия летней ночи». Я понял, что происходит. Видите ли, Флетч... – Флетч в изумлении уставился на него. Он не мог осознать величия сидящего перед ним гения. Питерман, Питеркин, Питерсон, Паттерсон, как только не обращался к нему Фредерик Муни, прекрасно зная, как его зовут. – ...Когда мне было чуть больше двадцати, меня чуть не погубил один из таких вот шарлатанов-менеджеров. Пять лет меня таскали по судам. А ведь я доверял этому человеку, как самому себе. Я не мог спать, не мог работать, чувствовал себя таким слабым, таким беззащитным. А слабому и беззащитному совсем не до творчества. Должен быть какой-то закон, защищающий артистов, художников, поэтов. Таких, как я, не так уж много, жизнь наша коротка, энергия ограничена. И мы не можем растрачивать ее на адвокатов, играющих в свои бумажные игры. Нечто похожее повторилось и когда мне было около сорока. Если б я знал тогда то, что мне известно теперь... наверное, я убил бы человека, который пытался оторвать меня от дела.
– Вместо этого вы убили Питермана.
– Как отец, я сделал для Мокси не так уж и много. Я не хотел, чтобы ее таскали по судам, унижали, выставляли круглой дурой, мешали работать, пережевывали подробности ее личной жизни. Я пытался оградить ее от всего этого.
– Как вам это удалось?
– Я – актер. Который может сыграть любую роль.
– Вы можете скакать на лошади, как индеец, и управляться с пистолетом, словно он – продолжение вашей руки...
– Вы слышали мою лекцию в «Грязном Гарри», – взгляд Муни скользнул по вершинам пальм за окном. – Я всегда был хорошим учеником.
– Только что, когда они уводили Мокси, мне вспомнился ее рассказ о том, что в молодости вы даже работали в цирке, участвовали в номере с метанием ножа. И только после этого до меня дошло, что за бутылки из-под яблочного сока нес в мусорном ведре Лопес.
– Просто удивительно, с какой быстротой возвращаются прежние навыки, если бросаешь пить, – улыбнулся Муни. – Надо сказать, что я никогда не налегал на спиртное. Образ пьяницы я создавал специально. Чтобы публика гадала, пьян ли я в стельку или смогу доиграть спектакль до конца. Кажется, Кин <Кин, Эдмунд (1787Д1833) – известный английский актер. Блестяще играл в пьесах Шекспира.> использовал тот же трюк. Это про него говорили: «Сам он не мог так блестяще сыграть, но в него вселился какой-то бог». Так что интерес к моему «Гамлету» или «Королю Лиру» со временем не угасал, а только рос. Поверьте мне, возлюбленный и друг моей дочери, сильно пьющий актер не смог бы делать то, что делал я. И уж конечно, я не снялся в двадцати или тридцати фильмах, не отдавая себе отчета в происходящем. Но люди готовы поверить всему...