Флейта для чемпиона
Шрифт:
– Это какому ещё кизму подвергать тебя?
– удивился запыхавшийся Цветков.
– Что, вы не знаете, что такое кизмы?
– удивился на этот раз незапыхавшийся, к удивлению всех, Гусь.
– А ещё интеллигенты! Он такой ещё острый, острый... как нож, наверное...
Все переглянулись, озадаченные, а Сидякин расхохотался.
– Придётся тебе, Гусь, мне деньги платить за то, что я у тебя переводчиком буду работать - с русского на русский переводить. Это надо же такое придумать: острый кизм, - продолжал хохотать Сидякин, - такого слова нет, а есть остракизм!
– Продолжая смеяться, Тарас стал объяснять Гусю, что это значит: -
– Сидякин хлопнул Гуся по плечу.
– Да это не я, - оправдывался Гусь, - это Жора-Интеллигент пугал всех этим кизмом. Нет, за что же Жору все интеллигентом зовут, если он такие пенки пускает?..
– Да ладно!.. Не убежал же совсем!.. А вы обратили внимание, как Гусь бежал?.. Он через такой забор перемахнул, что у меня глаза на лоб полезли!.. Подумаешь, взял!.. Гусь с этим портфелем медалей два метра десять сантиметров взял! Правда, под свисток Масюкова!
– каждый как мог комментировал происшествие с Гусем.
– Все по местам, - приказала успокоившаяся Елена.
– Олимпийские игры продолжаются!
...Все, продолжая переговариваться, стали расходиться и разбегаться. Кто к медпункту, кто в сектор для прыжков, кто к судейской беседке.
– Прыгает Цветков! Приготовиться Масюкову, - крикнула Лена, поглядывая на небо. Июнь - румянец года - явно не оправдывал своего названия. Как бы этот дождь не сорвал сегодня состязания.
– Прыгает Цветков! Приготовиться Масюкову!
– повторил диктор Виктор слова Гуляевой.
К этому времени один только Сидякин с недоумевающим Гусем остались на том самом месте, где сидели и раньше.
– Не понимаю, что это со мной случилось?
– продолжал довольно искренне удивляться Гусь.
– Так держался...
– Ты работу Павлова о рефлексах читал?
– спросил его Тарас.
– Я - о рефлексах Павлова?!
– изумился Гусь.
– Как? Ты разве не читал? А тебе бы по роду твоей деятельности надо её знать... Понимаешь, у тебя между чужой вещью и бегом установилась временная связь...
– Временная? Какая ещё временная? У меня эта связь постоянная!
– сказал Гусь и добавил многозначительно: - А насчёт этого портфеля с медалями, так я, может, вас разыграл всех, я, может, шутник... А вы... рефлекс, олухи! Ча-ча-ча!
– Гусь, а ведь ты интеллигентный человек, - сказал Тарас и хотел было нарисовать его в своем блокноте, но его окликнула Гуляева.
– Сидякин, копию трости Пушкина сделал?
– спросила она Тараса.
– Сделал, - откликнулся он.
– В точности как у Пушкина будет?
– Точь-в-точь.
– А вес?
– спросила Елена.
– Шестнадцать килограммов, как в аптеке.
– Смотри, не обвесь...
– предупредила Елена.
– Не в магазине... А зачем я её делал?
– заинтересовался он, доставая из-под низкой спортивной скамейки сделанную им в точности копию тяжёлой пушкинской трости.
– Сейчас мы её Ларионову преподнесём, - сказала Гуляева, - пусть она его вдохновляет... Ларионов!
– позвала она Вениамина.
Ларионов подошёл к Елене.
– Вениамин, - сказала торжественно Елена, - прими от нашей судейской коллегии наш скромный подарок, - кивая на трость Пушкина и поясняя значение подарка: - Ноги ты тренируешь каждый день, руки меньше. Так вот, чтобы твои руки не отставали от ног, болельщицы женского пола дарят тебе копию трости Пушкина.
– Елена взяла из рук Тараса Сидякина копию трости Пушкина и, с трудом приподняв её от земли, протянула её Ларионову.
Ларионов с почтением приподнял трость на согнутых руках и прочитал выжженную на трости надпись: "...и вдруг прыжок! И вдруг летит, летит, как пух от уст Эола!.."
– Большое спасибо, - сказал Вениамин, втыкая конец трости в землю, опираясь на рукоятку.
– Теперь мои руки не отстанут от ног, а как насчёт головы?
– спросил Ларионов у Елены.
– Что насчёт головы?
– не поняла Гуляева.
– Что для головы, чтобы она не отстала от ног и рук?
– А для головы вот что, - ответила нерастерявшаяся Гуляева, Пушкин физически прожил мало, а морально будет жить долго, а некоторые юноши морально гибнут рано, а физически живут долго.
Всё это Гуляева произнесла каким-то не своим голосом и почти не двигая губами, как разговаривают на сцене так называемые чревовещатели. Гуляевой представилось, что именно так в Древней Греции разговаривали пифии, - жили в Элладе такие предсказательницы всяких неприятностей в будущем.
– А если я не оправдаю доверия трости Пушкина?
– спросил Ларионов.
– Отберём, - сказала Гуляева уже своим всем знакомым гуляевским голосом.
"Красивый подарок! И многозначительный!
– подумала Татьяна Цветкова, с интересом наблюдая всю эту сцену.
– И дарят-то ведь для того, чтобы отобрать её с позором... А многая значительность подарка заключалась, по её мнению, в том, что всю эту красоту этого подарка не Гуляева придумала. Это Масюков придумал. Ларионов ведь теперь с этой тростью не расстанется. Потаскает, потаскает - и ноги протянет, и первое место не займёт, и бог знает, что ещё произойдёт на этом дворе. А этому Ларионову так и надо: ах он растакой, рассякой, разэтакий, а не замечает, что вокруг него творится..."
Тем временем Гусь, ненадолго прибравший к своим рукам трость Пушкина, приподнял её и сказал: "Хали-кали" - и затем уронил её от неожиданной тяжести чуть ли не на носок своего башмака.
И дождь, которого боялась Елена, всё-таки хлынул. Да ещё какой дождь! Обложной. Все попрятались. Кто куда. Татьяна Цветкова почему-то оказалась под навесом ближнего гаража рядом с Гусем. Они стояли невдалеке друг от друга и как-то враждебно молчали. От нечего делать Гусь достал из висевшей на плече сумки "Адидас" галстук и стал его разглядывать, так чтоб его могла разглядеть и Цветкова. Галстук был сшит из торговых марок всевозможных стран. Вообще-то галстук был красивый, но производил самодельное впечатление.
– Сам сделал?
– спросила Татьяна.
– Сам, - фыркнул Гусь, - мейд ин оттуда!..
– В армии бы тебе послужить... В стройбате!
– сказала неожиданно Таня.
– Там бы тебя быстро сделали мейдом ин отсюда!
Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, как будто кто-то его просто выключил и включил яркое солнце.
Глава 4
КАРАУЛ! ЧЕМПИОНА ПОХИЩАЮТ!
После удачно выполненного очередного прыжка Ларионов стоял возле дерева, оно словно отряхивалось, сбрасывая с себя капли дождя. В ушах Вениамина ещё звучало слово: "Есть!" - что означало: высота два метра взята!.. Ещё было в душе ощущение полёта, то, что балетные артисты называют "баллоном" - ощущение зависания и замирания в воздухе, что-то вроде "остановись, мгновенье - ты прекрасно!.."