Флейтист
Шрифт:
– М-м-м-м!
– А чем, спрашивается, их гастролеры лучше? Да ничем. Разве что туалетами иногда.
– Нам бы такие перышки!
– Да вы меня только пошлите в этот Рим, я еще не в таких туалетах возвернусь!
– О-о-о-о-о!
– Надо, дорогие товарищи, срочно учить язык, а то переводчик - это ненадежно.
– Тс-с-с-с... Николай Иванович тут.
– А собственно, что я сказал такого, Николай Иванович?
– Тук.
– Вот! И Николай Иванович одобряет. Может, мне при незнакомом человеке из какого-то "Интуриста"
– Не верится даже...
– ...Который тут папа римский? Интересуюсь я у вас, папа, узнать насчет прогресса общества. Или, к примеру, идем по улице и вдруг какие-то красивые развалины.
– Колизей?
– Я - к хорошенькой итальяночке и выясняю без всякого переводчика, что не Колизей это, а строительство нового стадиона. Или приходим в магазин готового платья. Продавщицы, смазливые римляночки, повыскакивали, кланяются...
Дружный сладострастный клекот заглушил на мгновение солиста. Можно было различить слова, произносимые как заклинания:
– Жилеточка пупырчатая!
– Кюлоты-эластик!
– Пулены-балянсе!
– Кокошник-сицилиани!
Лилипут замахал ручками. Шум стих.
– Дело решенное. Едем. Думаю, не меньше, чем на месяц. В свободные дни смотаемся в Венецию. Она, говорят, тонет. Успеть бы посмотреть!
Женя замолк, покровительственно погладил сахарницу и вдруг запел нежным, игривым дискантом:
– Ка-кой о-бед нам по-да-ва-ли...
– Спагетти! Пицца!
– заволновались коллеги.
Савва Покровский ухарски растянул невесть откуда взявшуюся крохотную гармошку, и лилипут продолжал уже под аккомпанемент:
– Ка-ким ви-ном нас у-го-ща-али...
– Кьянти! Кьянти!
– Уж я его пи-ла, пи-ла и до то-го те-перь до-шла...
– С ветерком бы! Да по Аппиевой дороге!
– Что, пра-во, го-то-ва, го-то-ва, го-то-ва... Ах-ха-ха-ха-ха-ха!
– А на будущий год в Париж бы, господи! В Париж!
– Но... т-с-с... об э-том ни сло-ва, молчу-у, молчу!
Дурманящие видения, казалось, выползли изо всех углов комнаты, и прельстительный запах цветов соблазна достиг такой концентрации, что даже каменная душа Николая Ивановича не выдержала. Он тоже хотел в Рим! Он дрогнул, и впервые из его горла вырвалась членораздельная речь:
– Сэ-эрдце ка-ра-са-ви-цы склы-о-нно к из-м-э-э-э-не...
Потрясенное сборище мечтателей отозвалось дружным троекратным:
– Тук-тук-тук!
Бес умиротворенного веселья манил всех вон из квартиры, на уличный простор, чтобы отдаться невинным вечерним забавам - огласить какую-нибудь пустынную площадь веселой песней, покалякать о том о сем с первым попавшимся милиционером, попугать кошек разбойничьим молодецким посвистом.
– Люди!
– крикнул я вслед уходящим.
– Добрые, хорошие люди! А со мной как же будет? Вы подумали о том, куда денется моя душа? Вы меня убили!
Мой крик не услышали. Только выходящий последним Пашка Сидоров обернулся и добродушно
– Не волнуйся, Флейтист, перебьешься. Дзанни сказал, что у тебя в "ОВУХе" лапа. Попроси Безбородова, он для твоей души новое тело подыщет. Кураж, мон фис Флейтист! Парад-алле!
Я погасил свет, чтобы не видеть своей разоренной комнаты, и сел на диван. Около ног валялся сломанный в общей пляске чемодан. Ну, все равно. Я мог уехать и без чемодана. Ведь у Котьки Вербицкого должна найтись пара запасных брюк и какой-нибудь пиджачишко. Уехать! Немедленно! Я бросился к телефону, чтобы узнать расписание уходящих в Якутию поездов. Но телефон не работал - шнур оборвал Тырков. Я с ненавистью ударил трубкой по стене.
Ах ты, поганый лицемер! Ведь знаешь, что ни в какую Якутию ты не поедешь! Что тебе там делать, в этой Якутии? Ты уже давно не способен жить среди нормальных людей.
Что же мне оставалось еще? Машетта? Она любила меня, но она была дочерью своего отца. На все, что я скажу ей, она ответит: "Делай так, как велел Дзанни".
Дзанни... Дзанни знает, что надо делать! Где он? Почему не пришел вместе со всеми? Неужели он бросил меня? Неужели он участник всей этой адской жестокой шутки? Отчего он позволил распоряжаться моей душой какому-то Безбородову? И тот ли это Безбородов, о котором говорил "старшой" Дормидошин?
– Эх-хе!
– раздался из комнаты дребезжащий кашель.
– Тот, тот самый и есть!
Я заглянул в комнату и увидел неясный силуэт за столом. Незнакомец поедал кильки прямо из банки.
Мелькнула спасительная мысль: может, кто-то из своих вернулся, проголодавшись?
Облизав пальцы, незнакомец спросил:
– Что, не ожидал моего визита? Чаю, в твою головенку трезвомыслящую такая идейка не залетала, что Безбородов-то во плоти живет и здравствует? Да ты садись, покушай вот чего-нибудь. Нарзану выпей. А то на голодный желудок совсем спятить можно.
– Спасибо, - покорно сказал я и сел.
Безбородов был реален. Лицо как лицо, никакое. Фигура как фигура. Костюм был непонятно из чего сшит - похрустывал при движениях и шуршал.
– Вы - оборотень?
– тоскливо спросил я.
– Вопрос праздный, но затруднительный, - Безбородов поскреб за ухом.
– Ты думай, как тебе угодно.
– А если я вас сейчас в окно выброшу?
– засмеялся я.
– Меня в окно, а я - в дверь. Меня в дверь, а я - в окно. Я тако-ой! Обчество люблю.
Он покачался на стуле и сказал с важностью:
– Знай, раззява, тебе выпал редчайший шанс пролезть в Кабинет Бессмертных Душ!
– Ну, значит, я сошел с ума, - облегченно вздохнул я.
– Безумству храбрых поем мы песню, - цинично процитировал Безбородов.
– Не сошел ты с ума, а только сейчас ум обретаешь. Страсть как помочь тебе охота. А то ведь с перепугу ты всю обедню испортишь.
– Какую обедню? В каком это смысле?
– Обедню в смысле дело делать. Или тебе не хочется стать бессмертным?