Флибустьер. Вест-Индия
Шрифт:
Ночевали на прежнем месте, у речного берега, за выстроенной испанцами оградой. Серов долго не мог уснуть, глядел в небо, слушал рокот воды и лесные шорохи, чье-то протяжное завывание, стоны жаб и далекий рык ягуара. Лежал под деревьями и, чтобы не думать о Шейле и нынешних смутных обстоятельствах, вспоминал о собратьях по несчастью.
Где они, что с ними? В каких временах и местах они затерялись?
Он вдруг осознал размеры Земли, которая в его эпоху казалась совсем небольшой – ведь всю ее можно было облететь в течение суток, хоть по экватору, хоть через полюса. Но стоило погрузиться в прошлое на сотню или на тысячу лет, как масштаб планеты разительно менялся, и расстояния вновь обретали власть над скоростью. То, что в двадцатом веке требовало дней или часов, в девятнадцатом
Поистине планета была огромна! Но кроме множества стран и мест, культурных или диких, существовало множество эпох и времен, и с учетом этой хронологической последовательности размеры Земли возрастали стократно. Если, скажем, попасть в район Великих озер в двадцатом веке, очутишься вблизи Чикаго, Детройта или другого города, американского либо канадского; сдвиг на пару столетий означал, что в этих местах найдутся немногочисленные деревушки, а коль нырнуть поглубже, то, кроме дремучих лесов да индейцев, не обнаружится ничего. И эти индейцы отрежут тебе голову в том самом пункте, где лет через пятьсот поднимется Музей естественной истории или отель «Чикаго-Хилтон». А может, не отрежут, найдя в пришельце какую-то пользу… Серов полагал, что два врача, Штильмарк и Наталья Ртищева, имеют больше шансов выжить, чем программист Понедельник и Линда Ковальская, экономист; врачи нужны повсюду, а люди, сведущие в математике, – только в цивилизованных краях. У Кадинова, Губерта Фрика и Елисеева судьба могла оказаться нелегкой, если не было у них чего-то еще, кроме умения пачкать бумагу. В самом деле, какому примитивному племени или древнему народу нужен Игорь Елисеев, библиотекарь-эрудит и несостоявшийся писатель? В рабы эрудита, а то и в котел!.. Тем более что местных языков не знает и объясниться не может – ни с ирокезами, ни с ассирийцами, ни с латинянами или арабами… Наиболее жизнеспособным Серову казался Таншара, адепт экстрасенсорики и ловкий малый; этот, вероятно, знал пару-другую трюков, способных удивить и напугать, и, в общем, подходил на роль шамана. У папуасов или зулусов он мог бы стать большим человеком – если, конечно, не затопчут конкуренты…
Наконец Серов уснул, и мнилось ему, что он едва прикрыл глаза, а кто-то уже трясет за плечо.
– Выступаем? – пробормотал он и сел.
Но до рассвета было еще далеко. Храп, доносившийся отовсюду, темное, усыпанное звездами небо и рдеющие угли костров подсказывали, что стоит глухая ночь.
– Не шуми! – прошипели ему в ухо, и он узнал голос Уота Стура. – Вставай, парень, и иди за мной. Тише иди, как корабельная крыса, что подбирается к салу.
Поднявшись, Серов надел перевязь со шпагой, сунул за пояс пистолеты и двинулся следом за боцманом, переступая через ноги, руки и тела. Они миновали изгородь, прошли шагов двадцать с ее наружной стороны и углубились в лес. Мрак под деревьями был непроницаем, но Стур шагал уверенно, и через пару минут перед ними замаячил тусклый огонек. Фонарь со свечой стоял на доске, положенной на корни могучей сейбы, и его мерцание едва разгоняло темноту. На ее границе смутно угадывались кусты, обрамлявшие этот оазис света, и фигуры трех человек, склонившихся друг к другу – так, что лиц их Серов не мог разглядеть. Сухая ветка хрустнула под его ногой, сидевшие приподняли головы, и он узнал Шейлу, Сэмсона Тегга и лекаря Росано.
– Сюда, поближе к нам, – произнес бомбардир, показав на заросшую мхами землю. Серов опустился рядом с Шейлой и вдруг почувствовал, как она прижалась к нему плечом. Пальцы девушки скользнули в его ладонь таким естественным, таким привычным жестом, будто она хотела сказать Теггу, Стуру и Росано: вот, смотрите!.. он мой, а я – его, и это не подлежит ни сомнению, ни обсуждению. Мир Серова, еще мгновение назад неустойчивый и зыбкий, сразу обрел стабильность; не домыслы и страхи лежали теперь в его основе, а твердая уверенность. Он мой, а я – его… Гибель Брукса ничего не изменила.
Казалось,
– Слава Иисусу, все в сборе. Ну, какие будут мнения, леди и джентльмены?
– Думаю, ван Мандер встревать не решится. – Росано пошевелился, и блики света скользнули по его впалой щеке. – Получит свои soldi, molto soldi [70], а к деньгам неприятности ни к чему. Да и кричать за него некому, даже вахта его не крикнет. Галлахер был предан капитану и сделает так, как ты скажешь, bambina [71], – лекарь посмотрел на Шейлу.
– Том? – с вопросительной интонацией произнес бомбардир.
– Старый, – проворчал боцман.
– Ему на покой пора, – согласилась Шейла.
– На покой он уже лет пять собирается, – заметил Росано. – Но в этот раз, пожалуй, и правда уйдет. Он с Бруксом долго плавал, а в старости привычки не меняются. Уйдет!
Лекарь пошарил во мхах, вытащил флягу с ромом, приложился к ней и пустил сосуд по кругу. Шейла отказалась, а Серов хлебнул. Спиртное взбодрило его, позволив сбросить остатки сна.
– Верно насчет Садлера, – молвил Тегг, вытирая губы. – Лет двадцать, даже пятнадцать назад это был бы капитан! Гореть мне в аду! Я первый бы крикнул и за ним пошел…
Росано поджал тонкие губы:
– Что говорить о прошлом! Пятнадцать лет назад Морган был жив, а при нем – три дюжины командиров, любого выбирай… А нынче, кроме Пьера Пикардийца и Неда Скотта с «Бристоля», никого не осталось, и оба они не из лучших. Так что, Сэмсон, деваться некуда – или ты, или Пил.
Это они капитана выбирают, мелькнуло у Серова в голове. Как в будущем, так и сейчас вопросы преемственности власти решались кучкой посвященных, умевших направлять энергию народных масс в желательную сторону. Такая теневая процедура была отработана в глубокой древности и без существенных перемен использовалась при выборах афинских стратегов, секретарей и президентов, глав финансовых корпораций или, как в данном случае, вождя пиратской шайки. Прежде Серову не доводилось участвовать в подобных келейный советах, но как человек, воспитанный в демократической стране, он мог предвидеть, что скоро речь пойдет о черном пиаре и расстановке сил.
Так оно и случилось.
– Вахта Дойча крикнет за помощника, – сказал Стур. – И половина ублюдков Тиррела тоже. Да и за Галлахеровых парней я бы не стал ручаться. Чарли, конечно, их крепко держит, но каждой пьяни пасть не заткнешь. Тому же Мортимеру или Алану Шестипалому.
Рука Шейлы напряглась в ладони Серова.
– Это будет четыре дюжины, – промолвила девушка. – За Тегга крикнут канониры, Галлахер и Тиррел с верными людьми, братья Свенсоны с приятелями… Дюжин пять наберется. Как ты считаешь, Эндрю?
Она пыталась втянуть его в разговор, но предпочтения корсаров были Серову неизвестны. Слишком недолгое время он пробыл с ними, и в этот период власть капитана казалась незыблемой. В разговорах, что велись на берегу, подальше от палубы «Ворона», Брукса могли сравнить с Грамоном или Дэвисом, и это сравнение было не в его пользу; с другой стороны, и Дэвис, и Грамон, и все другие великие вожди Берегового братства давно уже числились в покойниках и на место Джозефа Брукса не претендовали.
Серов обнял Шейлу за плечи.
– Я считаю, – сказал он, – что шансы примерно равны, и это очень плохо. Неопределенная ситуация часто разрешается не законом, а насилием. Корабль у нас один, его не разделишь, по-доброму не разойдешься… И может получиться так, что одна половина команды набросится на другую.
После этих слов наступило молчание. Росано хмурился, боцман то стискивал, то разжимал мозолистый кулак, а в глазах Тегга играли кровавые отблески свечи, горевшей в фонаре. Серову внезапно вспомнилось, как бомбардир пристрелил испанского капитана – там, на безымянном острове, где полгода назад делили добычу. Тегг сделал это без колебаний, и, наверное, сейчас его не слишком пугала мысль о кровавой смуте. Он посмотрел на лекаря, будто ожидая от него совета, но тот лишь пробормотал загадочное: «Silent leges inter arma» [72] – и смолк.