Флибустьер. Вест-Индия
Шрифт:
Пятерка корсаров – те, что обвязывали бочонки с порохом, – собралась вокруг Тиррела, притащив верхолазам одежду. Они горели желанием пустить испанцам кровь и обшарить карманы, но боцман, натянув сапоги, сказал, что торопиться некуда – пока индейцы не освободят тропу, на карниз не залезешь. Затем их группа двинулась к серпантину, но Серов отстал – ранка на шее, потревоженная недавними усилиями, сочилась кровью. Размотав бинт, он начал промывать ее водой из фляги, но тут раздался голос Стура:
– Джином лучше, парень. – Боцман сунул ему фляжку. – Три глотка внутрь, потом лей на руки, на шею и завяжи как следует. – Понаблюдав, как Серов занимается врачеванием, Стур придвинулся к нему поближе и негромко спросил: – Эта штуковина… ну, которой ты высек огонь… она у тебя откуда?
– Парижская, – сказал Серов, заматывая шею. – Привозят к нам в Нормандию, продают.
– А можно еще такую достать?
– Можно, только до Парижа далеко. – Серов вытащил зажигалку и вложил ее в мозолистую ладонь боцмана. – Вот, дарю! Здесь нажмешь, и появится огонек… Но зря не жги, штука эта не вечная. Горит, пока в ней есть горючий газ.
Стур кивнул, сунул зажигалку за пояс и пробормотал:
– Умственные люди эти твои французы… Надо же, в такой пузырек газ загнать! Должно быть, дорогая вещь?
– Не дешевая, разрази меня гром, – сказал Серов. – Но для друга ничего не жалко.
Они начали подниматься по тропе, вырубленной столетия назад неведомыми мастерами. Двигались быстро, но осторожно: с одной стороны была скала, с другой – обрыв, а шириною дорога не превышала полутора ярдов. Пальба и шум на карнизе стали стихать, только изредка доносились короткие, сразу обрывавшиеся вопли – наверное, резали последних испанцев. Туча пыли и дыма, стоявшая над рудником, постепенно оседала, и сквозь ее полупрозрачное марево уже можно было различить покосившиеся трубы двух плавильных горнов, изломанные крыши над бараками, ворот и высокий треножник из бревен с подвешенной к нему бадьей. Очевидно, с помощью этого механизма поднимали руду – бадья была огромной, как стогаллонная бочка. Серов с боцманом, шагавшие следом за группой Тиррела, еще не добрались до середины тропы, как с карниза полетели мертвые тела в клочьях обгоревшей и залитой кровью одежды, а за ними – балки, разбитые взрывом, жерди и плетеные стены бараков. Видимо, победители расчищали территорию.
В пропасть швырнули семь или восемь еще живых испанцев.
– Злится Старик, – буркнул Стур.
– Не все ли равно, по доске в воду или со скалы на камни, – с горечью заметил Серов.
– Если бы на камни! В дерьмо летят, – уточнил боцман, показав в сторону груды отбросов. – Не христианская смерть… Должно быть, что-то случилось, и Старик залютовал.
Сердце у Серова вдруг замерло, холодные мурашки побежали по спине. Шейла, подумал он, Шейла! Из-за чего еще Бруксу лютовать? Если убили в атаке троих-четверых, то это дело обычное, в Бас-Тере новые найдутся, чтобы пополнить экипаж. Сколько угодно душегубов! А Шейла Джин Амалия – одна! Единственная, любимая!
Забыв про осторожность, он ринулся вперед, обогнал, рискуя свалиться с обрыва, Клайва Тиррела с его людьми, промчался по верхней ветви серпантина и перепрыгнул через полуразрушенный бруствер. Ровная широкая площадка открылась перед ним: слева – развалины древней каменной стены, прямо – руины бараков, плавильные горны и штабель серебряных слитков, справа, у самой скалы, – подъемный механизм над устьем шахты и накат из бревен, почти перекрывающий отверстие. Вокруг плотным кольцом стоят индейцы и пираты, а у бревенчатого помоста – четверо: Гуаканари, застывший с опущенной головой, хмурый Тегг, Росано и Шейла. Хирург склонился над человеком, лежавшим на земле, и что-то делал – то ли щупал ему пульс, то ли, оттянув веко, заглядывал в глаза.
– Мертв, – сказал он и, поднявшись на ноги, перекрестился. – Мертв! Господи, прими душу Джозефа Брукса и прости его грехи! Не ввергай его в геенну огненную, ибо хоть не был он праведником и занимался разбоем и убийством, но почитал Тебя, Царя Небесного. Аминь!
Шейла закрыла лицо ладонями и зарыдала.
Глава 13Эдвард Пил, помощник капитана
Случайная пуля попала Бруксу в основание черепа, и умер он мгновенно. Его и двух других погибших, Дика Формена и Винса Керри, похоронили в джунглях в общей могиле, завалив ее сверху испанскими пушками. Эта предосторожность была не лишней – над трупами солдат уже пировали грифы и полчища крыс. Росано прочитал молитву, Стур и Тиррел воткнули в насыпь наскоро сколоченный крест, и корсары под водительством Тегга двинулись в обратную дорогу к берегам реки.
Шли они в молчании, сопровождаемые тремя индейцами-проводниками – остальные воины Гуаканари задержались на руднике, обыскивали шахту и поднимали наверх истощенных соплеменников. Молчание было мрачным, хотя усердные мулы тащили около трех тонн серебра. Еще сто с лишним тысяч песо вдобавок к тем сокровищам, что поджидали их в Пуэнте-дель-Оро… Богатство, однако, не радовало. В этот поход капитан отобрал людей помоложе, для которых великие корсары прошлого, Морган, Грамон, Олоне и другие, являлись легендой, граничащей с мифом. Если они и плавали с кем-то до Брукса, так с мелкими шайками и незначительными главарями, которым баркас с сотней мешков какао или сахара казался огромной добычей. С Джозефом Бруксом они оставались много дольше, одни – лет пять, другие – восемь или десять, и привычка видеть в нем своего неизменного капитана и предводителя была сильна. Нельзя сказать, что они относились к нему с любовью, – такое чувство было просто непонятным разбойникам и душегубам, что составляли команду «Ворона», – но Брукс пользовался их доверием. Он был в меру жесток, в меру удачлив и справедлив; знал свою выгоду, но и людей своих не обирал, что для вождя корсаров в общем-то являлось редкостью. Теперь они ощущали себя стаей волков, брошенных опытным вожаком: зубы и когти остры, ноги крепки, но кто направит их энергию и силу? Впрочем, в сельве сейчас находилась лишь половина команды «Ворона»; вторая ее часть, люди постарше и похитрей, могли иметь иное мнение о Джозефе Бруксе.
Тегг поставил Серова с его людьми в арьергард, следить, чтобы не потерялись мулы с драгоценным грузом, и весь этот день, за исключением короткой дневки, Андрей не видел Шейлу. На привале он хотел к ней подойти, но девушка едва заметно покачала головой. Лицо ее казалось застывшим; сквозь загар проступала бледность, глаза настороженно обшаривали лица корсаров, словно она вдруг очутилась в толпе незнакомцев, не слишком расположенных к ней. Серов терялся в догадках. Почему она не захотела говорить с ним? Значит ли это, что их отношения изменились? Или Шейла просто осторожничает? Не желает, чтобы знали о чем-то, что связывает их?
Себе он мог признаться, что гибель ее дядюшки почти катастрофа. Скорее всего, не бывать ему на «Вороне» казначеем, не учиться у ван Мандера судовождению, не стоять на квартердеке, командуя фрегатом… Впрочем, все эти блага, которые могли бы достаться от Джозефа Брукса, Серова в данный момент не волновали. В конце концов, думал он, найдутся случай и способ пересечь океан и попасть в Россию, было бы лишь желание у них обоих, у Шейлы и у него. Но если Шейла продолжит свою месть, если начнет считать по новой, что за родителей положено, что за соседей и за дядюшку, то дело может осложниться. Во-первых, месть окажется долгой, а во-вторых, как Шейла ее осуществит? Станет капитаном вместо Брукса? Такая идея вовсе не нравилась Серову, да и была, наверное, нереальной. Конечно, у Шейлы Джин Амалии твердый характер, но вряд ли экипаж поднимет женщину на капитанский мостик.
То, что должно было произойти, он в общем-то представлял, помня о законах Берегового братства. Кроме того, Брюс Кук и Кола Тернан, ветераны из его команды, обменялись парой фраз, вполне подтверждавших эти соображения. Будет сходка, и пиратский круг решит, кто сделается новым главарем и сколько положено Шейле за аренду корабля, – или, может быть, несколько офицеров сложатся и выкупят фрегат. По словам Кука, такой вариант был вполне возможен, если вспомнить о добыче, которую получат Тегг, ван Мандер, Садлер и Пил. Этих четверых Тернан и Кук считали наиболее реальными кандидатами, но Садлер казался им староватым, ван Мандер – не слишком умелым бойцом, а Сэмсон Тегг, при всех его достоинствах, мало понимал в шкиперском искусстве. Вывод напрашивался сам собой.