Флибустьер
Шрифт:
До вечера мы так и не догнали добычу, а с заходом солнца стих и ветер. Оба судна замерли с обвисшими парусами. Парусники в безветренную погоду кажутся такими жалкими. Между судами было миль пять-шесть, может, больше. За ночь течение отнесет нас немного на север, в обратном направлении. Наверняка билландер больше, чем нас. Но ждать до утра я не собирался. Вспомнил свой казачий опыт.
— Сегодня у нас будет бессонная ночь, — начал я свою речь, стоя на шканцах, перед флибустьерами, собравшимися на главной палубе. — Отправимся захватывать добычу.
— А
Те, кто стоят впереди, обычно вопросов не задают, но своими эмоциями выражают общее мнение. Сейчас они улыбались, поддерживая спросившего.
На шняве есть катер десятивесельный, который может вместить самое большее человек двадцать, и рабочая шлюпка еще на пять-семь. Этого маловато.
— Мы зря, что ли, тащим за собой баркасы? — задал я вопрос. — В баркас поместятся человек тридцать-сорок.
— Так на них же весел мало, до утра будем грести, а там ветер задует… — произнес все тот же голос.
На каждом баркасе по четыре весла, предназначенные только для маневров в порту, отхода от берега, а весла с катера для них коротковаты.
— Соберем все весла на одном баркасе, и его на буксир возьмет катер. Так вместе и догребем до «испанца» часа за три-четыре, — сказал я. — Или у кого-то есть более интересный вариант?
Сомневающихся всегда много, а вот способных предложить альтернативный вариант найти тем труднее, чем сложнее задача. Так было и на этот раз.
— Или мы за ночь доберемся до добычи и станем намного богаче, или завтра «испанец» быстрее нас дойдет до порта, под защиту береговых батарей, — добавил я.
Жадность лучше всего побеждает сомнения.
— Доплывем! Захватим!.. — дружно загомонили флибустьеры.
— Как стемнеет, отправимся в путь, — принял я решение.
Я взял пеленг на судно, а когда стемнело и высыпали звезды, выбрал, на какую держать. К тому времени флибустьеры спустили на воду катер и выбрали более вместительный баркас, перенеся на него весла со второго. Всего отправились шестьдесят человек. Остальные будут на шняве, чтобы подвести ее утром к добыче или к тому месту, где будут болтаться катер и баркас. Абордажную партию собирался возглавить, как обычно, квартирмейстер, но я решил сам сплавать, потому что командовать должен опытный навигатор.
Первая часть ночь была безлунной и темной, благодаря чему звезды казались ярче, ядренее и ближе. Иногда смотрю на них, и кажется, что они летят ко мне, а я — им навстречу, хотя и знаю, что мы все летаем по кривой окружности вокруг центра своей галактики, а вместе с ней — еще вокруг какого-нибудь центра и так далее. Мысли о бесконечности Вселенной и конечности жизни раньше вызывали у меня грусть, а теперь — тоску.
Мы умудрились проскочили мимо билландера. Благо вышла луна, и кто-то из гребцов, сидевших лицом к корме на последней банке, заметил его.
— А вон там что темнеет? — шепотом, точно боялся спугнуть добычу, произнес он.
— Где? — спросил я.
Гребец отвел к корме весло, чтобы не мешать остальным, и показал рукой за мою спину и влево.
Если бы на билландере не поленились и убрали на ночь паруса, что требует хорошая морская практика, мы бы долго искали его. Скорее всего, так бы и не нашли, потому что я недооценил усердие гребцов, предположив, что у цели будем, самое раннее, через полчаса. За это время мы бы прошли еще мили полторы.
Мы подошли к билландеру с двух сторон: баркас к ближнему борту, катер к дальнему. Я поднялся первым по бортовому скоб-трапу, еще не растерявшему дневное тепло. Испанский экипаж спал. Даже вахта соизволила почивать, хотя враг был рядом. Кто-то лежал прямо на главной палубе, кто-то — на полубаке или полуюте, кто-то крышках трюма. Со всех сторон доносились сопение и храп. Гулкий удар баркаса о корпус билландера разбудил кое-кого.
— Что случилось? — спросил сонный голос на испанском языке.
— Всё в порядке, спи, — ответил я на испанском.
К тому времени на борт приза поднялись почти все, кто приплыл на катере. Они тихо расходились по судну. Прошли времена, когда испанцев уничтожали только потому, что испанцы. Теперь они нужны живыми. Каждый пленник — это примерно пол-ливра в карман флибустьера, а в мой — в несколько раз больше.
В серебристом свете луны человеческие тела казались кучками тряпья. Я осторожно переступал через них, пробираясь к корме. Если кого-то все-таки задевал, человек бурчал что-нибудь невразумительное сквозь сон и продолжал дрыхнуть. Их каждую ночь так толкают коллеги, привыкли. Капитан спал на шканцах. Для него там расстелили перину. Рядом на тощих тюфячках храпели два офицера. В открытом море спится хорошо — комаров почти не бывает и не так жарко и душно. Я сел на палубу рядом с периной и толкнул капитана в теплое и мягкое плечо раз, второй, третий. Наконец-то он соизволил проснуться. Приподняв голову, тупо уставился на меня, пытаясь, наверное, понять, кошмарный сон это или еще более кошмарная явь?
— Я — капитан флибустьерского корабля, — представился ему на испанском языке. — Надеюсь, у тебя есть хорошее вино, угостишь?
— Есть, — промычал он и сел, оглядываясь по сторонам.
На главной палубе раздался испуганный вопль «Корсары!». Так в Европе называют французских пиратов. После чего послышались удары кулаками и рукоятками кутлассов и ругань на французском и испанском языках.
— Скажи своим людям, чтоб не дурили, нам ваша смерть ни к чему, — посоветовал я испанскому капитану.
Он уже окончательно проснулся и понял, что кошмары бывают наяву.
— Мы сдаемся! Прекратить сопротивление! — крикнул испанский капитан.
Суматоха на главной палубе мигом прекратилась.
— Скажи слуге, чтобы принес нам вина, — попросил я.
— Пако (сокращенно от Франциско)! — позвал капитан.
— Уже несу, синьор! — послушался голос с главной палубы, и хлопнула дверь каюты.
— Что и откуда везли? — поинтересовался я.
— Сандаловое дерево, табак, хинин и смилакс из Пуэрто-Кабаньяс в Гавану, — доложил испанский капитан.