Флибустьер
Шрифт:
Не понимаю, как можно жить в анфиладах. Ладно бы, только служебные помещения, но ведь и личные покои тоже в них. Если твоя спальня в самом начале, то все, кто живет в следующих комнатах, будут ходить через твою днем и ночью. Впрочем, пока что люди не превратились в отъявленных индивидуалистов, предпочитают постоянно находиться в стаде. Столовая находилась в анфиладе, что справа от входа. Перед ней были две большие комнаты, наверное, гостиные, стены которых украшали шпалеры с церковными сюжетами, а мебель оббита темно-красным бархатом. В этих комнатах нам и пришлось подождать с полчаса, пока подтянутся запаздывавшие гости. Это при том, что и мы сами опоздали минут на пятнадцать.
Столовая посуда и приборы были серебряными, из разряда большие и тяжелые. Как ни странно, прислуга, в отличие от голландской, особо не присматривала, чтобы кто-нибудь по забывчивости не сунул в карман ложку или вилку, пока еще двузубую. Серебро здесь было металлом полудрагоценным, а то и вовсе бросовым. Вилками пользовались все, но всё ещё держали в правой руке. Впрочем, в Америке от этой привычки так и не избавятся: в будущем латиноамериканцы обычно смотрели на мою в левой руке, как на что-то забавное, а менее культурные янки постоянно спрашивали, не левша ли я? Что забавно, во Франции церковь не поощряла вилки, над чем истинные католики испанцы посмеивались. День был постный, поэтому после салата — смеси фруктов и овощей — и гаспачо — холодного супа из помидор, лука, огурцов, хлеба, оливкового масла, перца и чеснока, тоже, кстати, недавно перебравшегося от бедняков к богатым — подали вареную игуану, которая по квалификации священников относится к земноводным. Если бы меня не предупредили, то решил бы, что ем курицу, причем очень хорошо приготовленную, нежную и сочную. Дальше была рыба разных сортов, жаренная, варенная, копченая и соленая, почти без гарниров, но с разными соусами, очень острыми, а на десерт — засахаренные фрукты, вафельные трубочки, севильские оливки, привезенных нами, и зубочистки из какого-то ломкого дерева. Запивали красным вином, тоже привезенным нами. Желающим предлагали местный ром, но пить его отважилась лишь пара гарнизонных офицеров, что, как я понял, говорило об их долгой службе здесь.
После обеда возле каждой девицы образовалось по табуну поклонников, а люди постарше и посерьезнее, готовясь к сиесте, начали играть в карты или, ковыряясь в зубах зубочистками и постоянно сплевывая отломившиеся кусочки, разговоры разговаривать. Зубочистки стали предметом первой необходимости. Наверное, благодаря сахару — главному слуге стоматологов. Кое-кто курил трубку или жевал табак, сплевывая в специальные высокие вазы, стоявшие в каждом углу. Судя по вони, эти сосуды частенько использовались мужчинами и в других целях. Трубки выбивали, где попало, не боясь пожара. Время от времени слуга, наряженный до пояса в золотое, а ниже — в зеленое, приглашал кого-нибудь из гостей на беседу с губернатором. Мой номер был последним.
Дону Франциско Дукве де Эстрада сорока четыре года. Его узкое лицо, благодаря большому напудренному парику, как бы поглядывало из норы на окружающий мир маленькими холодными черными глазами. Не имея косоглазия, губернатор умудрялись смотреть мимо человека, как бы огибая его с двух сторон. Большую часть его одежды составляли белые, накрахмаленные кружева, придавленные на груди толстой золотой цепью с овальным медальоном, на котором был изображен какой-то святой, а на пальцах было столько перстней,
— Так ты, значит, решил отречься от своего короля? — медленно произнося слова, спросил Франциско де Эстрада, глядя как бы в обход меня.
— Я решил еще пожить. Раз уж бог спас меня, хочу выяснить, зачем ему это надо? — сказал я.
— Наверное, чтобы перешел в истинную веру, — предположил Франциско де Эстрада.
— Как знать, — произнес я и добавил: — Если это так, он даст мне знак. Может быть, поспособствует с получением достойного места на службе у испанского императора.
— А какое место ты считаешь достойным? — поинтересовался губернатор.
— Капитаном корабля, пусть даже небольшого на первое время. Я бы мог на нем бороться с пиратами, — сообщил я свои планы на жизнь. — Надеюсь, у вас найдется такой.
— Корабль найти не трудно. Вот только глупо было бы доверить его малознакомому человеку, — поделился он своими сомнениями.
— Чего вам боятся, если остальной экипаж будет из верных вам людей?! — возразил я.
— В том-то и дело, что такой экипаж очень трудно набрать, — ответил Франциско де Эстрада. — Верные мне обленились, не хотят рисковать жизнью, а у остальных только один бог — золотой телец. Они сразу перебегут к пиратам.
— Под моим командованием не перебегут, — заверил я.
— Мне бы твою уверенность… — выплюнув обломок зубочистки, молвил губернатор.
Поняв, что дело все-таки в надежности не всего экипажа, а именно меня, предложил:
— Дайте мне небольшой отряд — и я покажу, на что способен: зачищу от буканьеров западную часть острова. Тогда дороги к пиратам у меня уж точно не будет.
— Интересная идея, — без особого энтузиазма произнес он. — Когда нагрузим корабли, и освободится охрана складов, поговорим об этом еще раз.
Есть такая категория бизнесменов — говоруны. После окончания института я подыскивал работу на берегу. Раз уж получил образование, надо испить все его прелести до дна. И нарвался на говоруна, бывшего сержанта милиции, поднявшегося на торговле водкой и решившего облагородиться издательским бизнесом. Он болтал со мной часа полтора, выпив с десяток чашек кофе и выкурив в два раза больше сигарет, а потом забил стрелку на следующий день.
Когда он в конце третьего этапа собеседования предложил встретиться еще раз, я спросил:
— А зачем?
— Надо поговорить, узнать тебя получше, — ответил бизнесмен.
— Поговорите с секретаршей, — предложил я. — Женщинам не важно, о чем говорить, лишь бы им внимание оказывали, а мне надо деньги зарабатывать, семью кормить, иначе жена начнет говорить даже больше, чем вы.
Закрыв за собой дверь в кабинет, услышал за ней возмущенное:
— С высшим образованием, а такие хамы все!
У дона Диего де Маркеса высшего образования не было. Всего два года промучился под чутким руководством иезуитов, постигая Библию. Наверное, поэтому больше делал, чем говорил.
— Отвезешь меня в Гавану? — спросил я.
В Гаване формировалась эскадра, отправлявшаяся в Европу. «Эспаньольские» галеоны тоже пойдут туда. Попробую на Кубе поискать удачу. Все-таки там самая крупная в Вест-Индии кораблестроительная верфь. Наверняка какому-нибудь испанскому негоцианту нужен толковый капитан. Или с тамошним капитан-губернатором сумею договориться. Если не получится, вернусь на галеоне в Европу.
— Буду рад! — искренне ответил мой потомок.