Флибустьеры против пиратов Карибского моря
Шрифт:
– Жюль говорит, что лагерь уже близко, вон там, – сказал Жан-Клод, показав пальцем куда-то вдаль. – До него пару часов ходу.
Я ухмыльнулся, но промолчал. Ну что ж, посмотрим, что ты скажешь, когда мы ничего не найдем. Может быть, тогда поверишь в призрачность существования своего Жюля. Однако к вечеру мы действительно увидели несколько дымков от костров. Представляете? Тогда я в первый раз поверил в существование духов. Ведь не мог же Особый знать с такой точностью, где находится искомый лагерь именно тех лансерос, которым он хотел отомстить за смерть семьи. Однако у меня еще оставалась призрачная надежда, что это лагерь не тех, кто убил его родных. Но она быстро рассеялась после того, как мы подобрались поближе. Это действительно были они. Жан-Клод достал свою подзорную трубу, хотя и без нее видел не хуже.
– Они, – сказал Жан-Клод. – Их человек двадцать или двадцать пять. Ну наконец-то встретились. Теперь им не уйти. Нужно только найти удобную позицию. Жалко – место ровное. Не подобраться, но ничего, мы ночью их возьмем.
– Постой, не собираешься же ты их атаковать?
– Пора отдать долги. Вон, вижу того усатого. Это он ткнул меня пикой, а вон тот убил Мишеля. Жалко, нет их полковника. Ну что ж, спасибо, Жюль, что вывел нас на них. Ишь, расположились, как дома. Так руки и чешутся. Может быть, начать уже сейчас? Что скажешь, Жюль? Я тоже так думаю. Они возвращаются к себе, так что уже расслабились. Смеркается, поэтому, если мы подстрелим сейчас парочку, они не снимут свой лагерь. Решено. Ты обойдешь их с другой стороны. Да, хорошо, я это сделаю, только и ты не забудь.
Я впервые видел Особого таким возбужденным. Его единственный глаз горел, на губах играла кривая, зловещая улыбка. Он отослал меня с мулами в укромное место, а сам исчез в высокой траве. Через некоторое время грянул выстрел, затем еще, еще и еще. До меня донеслись крики, ржание коней, потом все стихло. Я стоял, всматриваясь и вслушиваясь в сгущавшиеся тропические сумерки. Все было тихо. Если Жан-Клода убили, то что мне делать? Наверное, нужно будет вернуться обратно в Свободную Гавань. Интересно, найду ли я туда дорогу один, без подсказок. Ведь у меня нет всезнающего Жюля. Отправиться прямо сейчас, пока совсем не стемнело? Но куда я пойду ночью, когда ничего не видно. А если я буду дожидаться утра, то лансерос наверняка обследуют местность, обнаружат мою стоянку, пойдут по следам и в конце концов нагонят. Что же делать, вот положеньице. Я как дурак стоял и вслушивался, но кроме цикад ничего не было слышно.
– Что стоишь как истукан, разведи костер, приготовь нам с Жюлем чего-нибудь, – вдруг раздался знакомый голос. – Мы перекусим, а потом снова пойдем. Ночь длинная.
– Жан-Клод! Ты жив!
– Что мне сделается. Разве ты не знаешь, что у лансерос нет мушкетов. Их полковник приказал отобрать их и выдать пики. Так что к утру мы с Жюлем думаем управиться со всей этой ватагой. Они сейчас, поди, забились в свои палатки и трясутся от страха. Мы подождем, а потом опять нагрянем.
Я достал из переметных сум, снятых с наших мулов, вяленое мясо, разогрел его на костре. С удивлением и даже подобострастием смотрел я на человека, который в одиночку планировал перебить целый отряд испанцев. И он бы вполне выполнил свое обещание, если бы утром мы не увидели, что лагеря лансерос нет и в помине. Испанцы не стали дожидаться, когда их перебьют, и ретировались под покровом ночи, даже мертвых не забрали. Обшаривая карманы поверженных врагов, я заметил, что у каждого из них была дырка в голове.
– Канальи потушили костры, думая, что мы с Жюлем не можем видеть их в темноте, – сказал Особый, скривив губы в презрительной ухмылке. – Ты же знаешь, что нам это раз плюнуть.
И снова поход. Жюль уверенно провел нас долиной реки Сантьяго, приведя к испанскому одноименному городу. Там Жан-Клод развлекался тем, что трубил в рог и стрелял в часовых на местном форте прямо среди белого дня. Затем всматривался, не появится ли на стенах испанский полковник, которого он винил в смерти семьи. Однажды солдаты решили его схватить. Открыли ворота и так бодренько из них выбежали. Конечно, я был рядом в укрытии и видел, с какой неимоверной скоростью Особый умеет перезаряжать свой мушкет, бьющий на огромное расстояние. В начале испанских солдат было человек пятнадцать, а когда они поняли, что им до нас не добежать живыми, их осталось всего пятеро.
Затем мы двинулись дальше. Перевалили через какой-то перевал, миновав ночью испанский сторожевой пост с башней, и вышли в долину реки Изабеллы. Через несколько дней пути Жюль привел нас в Санто-Доминго, испанскую столицу острова. Там Особый сначала пострелял ночью в часовых на бастионах, а потом, когда они перестали показываться, появился днем и стал нагло трубить в рог, требуя появления того самого полковника лансерос, которого он так искал, чтобы отомстить. Все это время я был рядом в кустах. И вот однажды Особый дождался и наконец-то увидел на северном бастионе города фигуру своего обидчика.
– Вот он, душегубец. Точно он. Я узнал его. Теперь не уйдет. – И, сказав это, Особый как бы прицелился в обидчика из пальца, имитируя выстрел. Затем на его губах заиграла зловещая улыбка. Он поднял рог и еще раз протрубил.
Весь день он шептался с Жюлем, пока я занимался готовкой еды и чисткой оружия. Наблюдая за всем этим, я был просто в панике. Мы нагло пришли в самые густонаселенные владения испанцев, нас могли в любой момент обнаружить. Все мои мысли были лишь о том, как мне не повезло: попасть к безумному стрелку, бредившему местью. Как бы от него сбежать. Ведь он того гляди решится пробраться за стены в город, где нас неминуемо ждет смерть. Может, для него она и будет желанной, но я совсем не хотел умирать.
Тут я должен заметить, что никогда не отличался трусостью. В молодости вообще не думаешь, что умрешь, поэтому не чувствуешь опасности. Жизнь бьет ключом, а старость и связанная с ней смерть так далеко, что об этом и не стоит задумываться. Впоследствии я это не раз доказал и в славных делах с Олоне и Морганом. Однако я никогда и никому бы не пожелал являться заложником чьих-то бредовых мыслей или козлом отпущения, а еще хуже пешкой. Когда, например, твой генерал бросает на произвол какое-нибудь свое подразделение, будь то даже рота, чтобы в этот момент повыгоднее отчитаться перед главнокомандующим. Пустить пыль в глаза, отправив главкома в сопровождении большого конвоя дальше. Того самого конвоя, который должен был служить подкреплением для гибнущей в окружении роты. Я был наслышан о таких подлостях. Но, слава богу, за береговыми братьями подобного не водилось. Я имею в виду буканьеров, да и всех остальных поселенцев Сан-Доминго, которые стали называть себя «братьями побережья» не только из-за того, что жили у моря, но и из-за того, что были братьями по несчастью, а соответственно, и братьями по оружию. Особенно ярко это проявилось во время последней войны испанцев с буканьерами.
Помню, мы с Франсуа… Что вы говорите? Вам интересно, что стало с Особым? А сами вы как думаете? Случилось то, что и должно было случиться. Однажды он ушел вместе с Жюлем и не вернулся. Было это, кажется, под Сантьяго. Он выслеживал своего полковника лансерос, который, как сказал ему Жюль, отправился на охоту на беглых негров.
Здесь нужно заметить, что у испанцев на Сан-Доминго была масса негров. Их привозили из Африки в Пуэрто-Плату в основном англичане, естественно, контрабандно. Испанские плантаторы отчаянно нуждались в рабочей силе, так как местных жителей было мало, а индейцев испанцы повывели лет сто назад, как тараканов. Были еще так называемые мачо, которых испанцы привозили на Сан-Доминго из своих колоний на материке. Это были самые забитые и подлые людишки, которых мне было суждено видеть за всю свою жизнь. Они были не то потомками каких-то индейцев, не то еще какой невообразимой экзотической колониальной смесью. Но несмотря на то что они не отличались особым ростом и силой, зато были до крайности безропотны. Они словно мулы знали в жизни лишь одно – работу. Когда я однажды вместе с несколькими товарищами, спасаясь от преследовавших нас испанских солдат, попросил временного убежища в их убогой хижине, они тотчас нас предали преследователям. И это несмотря на кошелек золотых, который я отдал им за молчание и который мог обеспечить их безбедную жизнь до самой смерти. Что можно взять с рабов, кроме цепей. Урод умрет уродом, а герой героем.