Флибустьеры
Шрифт:
— Вот и отлично. Вперед, — прибавил асиендадо и сделал капатасу знак отправляться, так как, увидав, что господин его беседует с графом, он остановился. Караван тронулся.
Пуэбло Сан-Хосе скоро осталось позади. Отсюда, собственно, и начиналось настоящее путешествие.
Перед путешественниками раскинулась пустыня. Во все стороны тянулась бесконечная песчаная, слегка всхолмленная равнина. Извилистая линия, обозначенная только белеющими костями павших мулов и лошадей, представляла собой дорогу, которой следовало держаться, чтобы не сбиться окончательно с пути.
В двухстах шагах впереди каравана трусил на ослике какой-то человек. И ослик, и его всадник, казалось, вот-вот упадут на землю и заснут под горячими лучами солнца, отвесно падавшими на голову, — так они качались из стороны в сторону.
— Блаз! — подозвал асиендадо своего управляющего. — Кликни-ка этого индейца, который едет впереди, эти черти краснокожие знают пустыню как свои пять пальцев. Он будет служить нам проводником, с ним мы не заблудимся.
— Это верно, — заметил граф, — в этих проклятых песках нет ничего легче, чем потерять направление.
— Ну, ступай, догони его.
Капатас пришпорил лошадь. Подъехав к одинокому путнику, он приложил рупором руки к губам и крикнул:
— Эй, хосе!
В Мексике все индейцы, сделавшиеся мансос, то есть оседлыми, называются хосе и отвечают на этот призыв, ставший для них нарицательной кличкой.
Индеец обернулся.
— Чего надо? — спросил он, сохраняя полную невозмутимость.
Это был тот самый индеец, которого мы видели в Гуаймасе перед домом дона Сильвы, внимательно следивший за приготовлениями к отъезду.
Каким образом очутился он здесь, случайно или нарочно? Никто не мог ответить на это.
Блаз Васкес, капатас дона Сильвы, слыл человеком уже издавна хорошо знакомым со всеми хитростями индейцев, так же как с характером и нравами диких зверей, с которыми он одинаково часто сталкивался, охотясь за теми и другими. Он оглядел путника инквизиторским взглядом, который тот вынес с полным спокойствием. Голова его была боязливо наклонена, руки беспомощно лежали на шее ослика, оголенные ноги болтались по обоим бокам животного. Словом, это был тип мансоса, в полной мере переделанного гибельным влиянием белых людей.
Капатас с недовольным видом тряхнул головой, его проницательный взгляд ничего не открыл ему, поэтому он обратился к индейцу с прямыми вопросами.
— Что ты делаешь здесь один, хосе?
— Еду из дель-Пуэрто, я был там плотником. Я жил там месяц, немного заработал, как мне хотелось, и теперь еду домой в деревню.
Ни малейшего сомнения не могли возбудить эти слова, все яки поступают таким образом. Да и к чему бы человеку этому обманывать капатаса? Он был один и безоружен. Напротив, караван был многочислен и состоял из преданных людей. Чего опасаться этого индейца?
— А много ты заработал? — продолжал расспросы капатас.
— Да, — с торжествующим видом ответил индеец, — пять пиастров, да потом еще три.
— Ого, хосе, да ты богач!
Яки неопределенно улыбнулся.
— Да, у Тибурона есть деньги.
— Тебя зовут Тибурон? — с презрением переспросил капатас. — Скверное имя. 22
— Почему же? Бледнолицые дали его своему красному сыну, он находит его хорошим, так как дали его бледнолицые, и он хранит его.
22
Тибурон — акула. — Примеч. перев.
— А далеко твоя деревня?
— Если бы у меня была хорошая лошадь, я доехал бы за три дня. Деревня Тибурона находится между Рио-Хилой и Гетцали.
— Так ты знаешь Гетцали?
Индеец только пожал плечами и презрительно фыркнул.
— Краснокожие знают все земли охоты по Хиле, — отвечал он.
В это время караван нагнал разговаривавших.
— Ну что, Блаз? — спросил дон Сильва. — Что это за человек?
— Индеец племени яки. Он заработал немного в дель-Пуэрто и возвращается домой в деревню.
— Может он нам быть полезен?
— Я думаю, да. Его племя, говорит он, живет между Рио-Хилой и Гетцали.
— Не из племени ли он Белого Коня? — спросил приблизившийся в это время граф.
— Да, из племени Белого Коня, — отвечал индеец.
— О! Ну, так я ручаюсь за этого человека, — оживленно продолжал граф, — это очень смирные индейцы, это бедные, жалкие люди, они почти умирают от голода, я часто даю им работу у себя на асиенде.
— Слушай, — обратился к индейцу дон Сильва, фамильярно ударив его по плечу, — мы идем в Гетцали.
— Ну?
— Нам нужен надежный и честный проводник.
— Тибурон беден, у него только этот ослик, очень слабый, и он не может поспевать за бледнолицыми братьями.
— Об этом не беспокойся, — прибавил асиендадо, — я дам тебе такую лошадь, на какой ты еще никогда ни сиживал. Если ты будешь служить нам честно, то по приезде на асиенду я прибавлю тебе еще десять пиастров. Согласен?
Глаза индейца заблестели жадностью при этих словах.
— А где же лошадь? — спросил он.
— Вот она, — указал ему капатас на великолепного скакуна, подведенного в это время пеоном.
Краснокожий окинул коня взглядом знатока.
— Итак, ты согласен? — спросил асиендадо.
— Согласен, — отвечал индеец.
— Ну, так слезай со своего осла и едем.
— Тибурон не бросит своего ослика, Тибурон любит его и обязан ему.
— Об осле не беспокойся, он пойдет вместе с моими мулами.
Индеец кивнул в знак согласия и ничего не ответил. Через несколько секунд он уселся на коня, и караван вновь тронулся.
Один только капатас не был доволен так неожиданно встретившимся проводником и тихо пробурчал: