Флирт
Шрифт:
— Вкусно.
Мика подошел к нам, потирая покрывшуюся гусиной кожей руку. В другой по-прежнему был пистолет.
— Ты ему замылила мозги.
— Ага, — кивнула я.
Он меня поцеловал в щеку.
— Мне так жаль, что тебе пришлось это сделать.
И в этот момент я поняла, что он знал, чего мне стоило вот так овладеть Ником.
Я поцеловала его в ответ и вошла в кольцо его рук, зарылась лицом в теплый аромат его шеи и почувствовала, как он меня обнимает. Слегка вдавился в спину пистолет.
Натэниел и Джейсон помогли Никки подняться. Он плакал — плакал при мысли, что я его
Я смотрела, как Никки испуганными глазами следит за мной, а Джейсон пытается его успокоить, а Натэниел подошел к нам с торчащим из кармана джинсов пистолетом, выпирающим из-под майки.
Я прильнула к Натэниелу и поцеловала его, тщательно и вдумчиво, и он растаял рядом со мной, и мы соприкасались руками, телами, прижимались друг к другу. Он отодвинулся со смехом:
— Анита, я тебя люблю.
— И я тебя тоже.
— Поехали домой.
— Домой — это мысль, — сказала я.
Мы двинулись в сторону рощи. Джейсон догнал нас бегом, и тут я поняла, что Никки остался у могилы. Я посмотрела — такой рослый, такой мускулистый, и такой потерянный.
— Что мне с ним делать?
— А что ты делаешь с любым из нас? — спросил Мика.
— Он чужой, и он пытался нас всех убить.
— Он сделает все, что ты ему скажешь, Анита, — сказал Джейсон. — Он еще менее свободен, чем все мы.
— Я это сделала нарочно, Джейсон. Я нарочно забрала у него все.
— Ты сделала то, что должна была сделать, чтобы к нам вернуться, — ответил он.
— На самом деле я хотел щенка, — сказал Натэниел. — Но я думаю, мы можем сказать, что он за нами увязался до самого дома.
— Я тебе говорила, что мы подумаем о собаке.
— Может, пока возьмем котенка?
— Он не котенок, — возразила я.
— А с виду — очень похож.
Я посмотрела на стоящего у могилы Никки и поняла, о чем он. Очень одиноко он стоял, но не сделал ни одного движения в нашу сторону, и так он и будет стоять, пока я не велю ему делать что-нибудь другое. Я ему сказала, чтобы он оставался у могилы? Не помню.
— Нельзя его так оставить, — сказал Мика.
Я вздохнула.
— Никки, иди сюда.
Он просиял, будто я ему сказала, что завтра рождество, и припустил к нам вприпрыжку. Мы легли спать в мотеле, куда Джейсон устроил Жан-Клода и других вампиров, чтобы их не нашел рассвет и не сделал с ними чего-нибудь ненужного. Мы вчетвером залегли на двуспальной кровати, а Никки на полу рядом с нами — его начинало трясти при мысли, что он не сможет остаться со мной в одной комнате.
Помоги мне Боже.
Но утром я проснулась с ванильным ароматом волос Натэниела, рассыпавшихся у меня по лицу, с теплым ощущением прижавшегося ко мне сзади Мики. Джейсон закинул руку и ногу на Натэниела, чтобы касаться меня даже во сне. Я услышала на полу возню, и Никки сел, протирая глаза спросонья. Он улыбнулся мне, будто увидел самое красивое, что есть в мире. Я знала, что это ложь, но в окружении моих мужчин в теплой щенячьей куче я не могла быть недовольной. Я отобрала у Никки свободную волю, я намеренно сожрала его жизнь. Он никогда уже не будет свободным, не будет сам себе хозяином.
Мика шевельнулся сзади и поцеловал меня в плечо.
— Доброе утро, — сказал он, и этого хватило. Жалела ли я о том, что сделала с Никки? Да, жалела, но когда Натэниел моргает лавандовыми глазами из-за водопада своих волос, а Джейсон, бормоча: «Рано еще вставать», — гладит меня по плечу, я это вполне могла пережить.
Послесловие
Где я беру сюжеты? Как я определяю, что сюжета хватит на целую книгу? Как мне удается написать целую книгу? Как это я пишу изо дня в день? Что помогает мне прийти в настроение, чтобы брать слова из воздуха и вставлять в книгу?
Такие вопросы чаще всего задают мне будущие писатели или просто люди, которые думают, что быть писателем — это, пожалуй, интересно, или трудно, или легко, или вообще непонятно как. И все это правда — причем зачастую одновременно. Я свою работу люблю. Именно ею мне всегда хотелось заниматься с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать — ну, кроме того еще, что мне хотелось стать биологом-натуралистом, но это был зигзаг; сердце мое всегда принадлежало и будет принадлежать музе. Она меня подцепила где-то лет в двенадцать, но крепко насадила на крючок в четырнадцать, когда я прочла сборник рассказов Роберта И. Ховарда «Голуби преисподней». В этот миг решилось, что я не просто хочу быть писателем, а обязательно писать ужасы, темную фэнтези, героические саги, создавать несуществующие миры и описывать наш мир, но с парой нагоняющих жуть изменений. Это был миг откровения, и после я уже никогда не глядела назад.
«Флирт» — мой двадцать девятый роман за примерно пятнадцать лет времени — и пространства. Я кое-что знаю о труде писателя и о том, что он значит как профессия. А значит он горы труда до седьмого пота и очень толстую шкуру, которую не пробьют все первоначальные отказы. Но главное — нужна идея, сюжет.
Прежде всего я должна внести ясность: я не понимаю вопроса «Где вы берете сюжеты?» Есть у меня знакомая, выросшая через дорогу от меня, и она меня спросила, когда я уже выпустила несколько первых книг: «Как ты находишь такие сюжеты, ты же выросла здесь?» Имелось в виду, что небольшой городок посреди сельскохозяйственного штата — не самое вероятное место, где можно найти писателя, создающего мистические триллеры. Я ей задала вопрос, который действительно мне был интересен: «Ты же выросла здесь, как может быть, что тебе не приходят в голову такие сюжеты? »
Не могу вспомнить время, когда я сама себе не рассказывала историй — по крайней мере, мысленно. Зачастую я пересказывала действительное происшествие, всякий раз слегка приукрашивая — одна из причин, по которым я не стала заниматься журналистикой. Но чаще всего приходили мысли о феях, чудовищах, вампирах, вервольфах. Путающее, но красивое, страшное, но заманчивое — вот что меня привлекало в детстве. Наверное, я так и не переросла идею, что если появится существо, которое может выпить мою кровь или съесть меня, но при этом быть привлекательным, — то я ему буду принадлежать со всеми потрохами. В четырнадцать я написала свой первый законченный рассказ. Описывалась настоящая кровавая баня — уцелел только младенец, уползший в лес. Подразумевалось, что там он умрет от голода или будет съеден дикими зверями. Мне в детстве жизнерадостности было не занимать.