Флорентийская чародейка
Шрифт:
В красной феске и белых штанах, обнаженный до пояса бустанчи-паша и вправду несся как ветер. С каждой секундой он становился все ближе. Аргалья знал, что если его догонят, то тут же, у Рыбных ворот, придушат и он окончит свои дни как и все прочие — в водах Босфора. Он бежал мимо клумб с тюльпанами и уже видел перед собой Рыбные ворота, но бустанчи настигал его, и Аргалья понял, что ему не успеть. «Жизнь полна абсурда, — мелькнуло у него в голове, — выйти невредимым из стольких битв — и всё для того, чтобы тебя задушил какой-то садовник. Истинно говорят, что нет такого героя, которому в смертный час не открылась бы вся бессмысленность его героического поступка».
Никто
— Это ты что-то сделала? — спросил он свою возлюбленную, когда они встретились в Бурсе.
— Ну что такого я могла сделать? Этот бедный садовник был мне другом. Я всего лишь послала ему письмо, заранее благодаря за то, что он избавил меня от коварного соблазнителя, и кувшин анатолийского вина, — проговорила она, глядя на него правдивыми глазами. — Предугадать и рассчитать точно, когда именно начнет действовать подмешанное в вино снадобье, было невозможно.
И сколь пристально Аргалья ни вглядывался в ее безмятежное лицо, ему так и не удалось заметить ни малейших признаков неискренности — ничего, свидетельствовавшего о том, что она сама, или ее Зеркальце, или обе они вместе убедили бустанчи изменить своему долгу и указали заранее время, когда следует выпить вино в обмен на мгновения блаженства, о котором скромный садовник будет вспоминать всю оставшуюся жизнь. «Нет, это полный абсурд, — решил Аргалья, утопая в колдовском омуте ее глаз. — Эти любящие глаза не способны лгать».
Между кампаниями адмирал генуэзского флота Андреа Дориа жил в пригороде Фассоло, у северо-западной оконечности гавани, как раз перед воротами Сан-Томмазо.
Он купил виллу у знатного генуэзца Джакобо Ломеллино, потому что ему нравилось представлять себя одним из облаченных в тогу, увенчанных венком древних римлян, селившихся в роскошных поместьях у моря, нравилось быть похожим на того венценосца, о котором писал Плиний Младший. [48]
48
Плиний Младший (61 /62-ок. 114) — римский писатель, автор «Панегирика» императору Траяну.
Его устраивало и то, что он, находясь у себя дома, мог следить за тем, кто покидает город или прибывает сюда с моря. На случай необходимости активных действий галеры были всегда у него под рукой. Поэтому он первым заметил идущее от Родоса судно, на котором Аргалья возвращался на родину. В подзорную трубу он различил на палубе большое количество вооруженных людей, одетых как турецкие янычары. Среди них он заметил четырех альбиносов огромного роста. Андреа немедленно послал за лейтенантом Чевой и приказал перехватить судно до того, как оно войдет в гавань, и выяснить, с чем связано его появление. Так и получилось, что Чева неожиданно для себя оказался лицом к лицу с человеком, которого когда-то бросил на произвол судьбы во вражеских водах.
Мужчина, в котором
— Поберегись, Скорпион, — произнес турецкий вельможа на чистом флорентийском наречии, и дальше Чева услышал свои собственные слова: — Потому как ежели кто-то не глядит мне прямо в глаза, то я вырываю у него печень и скармливаю ее рыбам.
Чева попытался подняться с колен и стал судорожно хвататься за меч, но обнаружил, что неизвестно почему ни он, ни его люди не в состоянии встать.
— Правда, в настоящий момент глаза у тебя как раз на уровне моего члена, — без улыбки закончил Аргалья.
Главный кондотьер Дориа, стоя на террасе, позировал живописцу Бронзино. Он желал предстать перед потомками в обличье Нептуна. В руке у него был трезубец, борода волнами спускалась на его обнаженный торс, остальные же части тела были представлены в их первозданном состоянии. Вдруг, к своему величайшему неудовольствию, он заметил, что с пристани к нему поднимается группа вооруженных людей. Самое удивительное, что впереди всех с видом побитого пса шел его человек, Чева Скорпион. В центре этой группы он различил две закутанные в плащи женские фигуры, что привело его в еще большее изумление.
— Напрасно думаете, что я сдамся кучке негодяев и их шлюхам! — заревел он, одной рукой хватаясь за меч и размахивая трезубцем в другой. — Еще посмотрим, кому из вас удастся уйти отсюда живым!
В эту минуту чародейка Кара-Кёз и ее рабыня откинули капюшоны, и Дориа внезапно залился краской стыда.
Он попятился, судорожно ища штаны, но женщины не обратили ни малейшего внимания на его наготу, что показалось адмиралу еще более унизительным.
— Мальчик, которого вы обрекли на смерть, вернулся за своей долей, — произнесла Кара-Кёз. Она говорила на безукоризненном итальянском, хотя Дориа видел, что перед ним не итальянка. Перед ним была женщина, за которую не жалко жизнь отдать. Королева, достойная поклонения. Рабыня, похожая на нее как две капли воды и разве что самую малость уступавшая своей госпоже красотою и изяществом, тоже была восхитительна.
Думать о битве в присутствии этих двух удивительных созданий было немыслимо. Почтенный Дориа, кое-как завернувшись в плащ, стоял перед ними, приоткрыв рот, — ни дать ни взять бог морей, обомлевший при виде выходящих из воды прелестных нимф.
— Он вернулся принцем, как и обещал себе когда-то, в ореоле славы и богатства. Он готов позабыть о мести, так что вы можете не опасаться за свою жизнь, — продолжала Кара-Кёз. — Однако за отказ от мести и за свою верную службу он ждет от вас награды.