Флориендейл. Одна из них
Шрифт:
Одним из немногих жалких развлечений Вероники было сидеть на подоконнике и смотреть на меняющееся небо – удивительно, каким разным оно могло быть, особенно летом. Зимой она часто проводила время в кухне, где всем заправляла экономка Маньяна. Разговаривать с персоналом Веронике было запрещено, но зато она могла беспрепятственно наблюдать за женщиной и её хлопотами и вертеть в руках продукты из мира по ту сторону стены. На продуктах были указаны названия городов, где они были произведены, и часто после таких открытий Вероника допытывалась у матери, где находятся эти города и что она о них
Однако сегодня был особенный, невероятный день. Сегодня впервые за последние несколько месяцев Вероника счастливо улыбалась, предвкушая, как она покинет стены темницы! Они с матерью так и не поняли, почему Роттер вдруг решил пойти навстречу Холланду и одобрил его предложение о переводе девочки в столичный колледж, но Вероника не собиралась омрачать свой праздник поиском причин. Главное – она будет свободна! Будет учиться вместе с другими подростками и увидит мир! Без преувеличения, Вероника обезумела от радости.
Машина должна была прийти во второй половине дня, и за обедом девочка от возбуждения не могла проглотить ни крошки. Мама тоже заметно волновалась: она ела суп, но бульон то и дело выплёскивался из ложки. Господин Уильям сидел напротив Вероники и был поглощён своими мыслями. И Вероника, и её мать время от времени украдкой поглядывали на него, не решаясь нарушить тишину, но казалось, ему было не до них. Он ел молча и сосредоточенно, не поднимая глаз.
– Будешь второе? – коротко спросил он у Вероники, не притронувшейся к еде.
– Ешьте, господин Уильям, – Вероника мягко улыбнулась, передавая ему тарелку.
Картошка с рыбой каждый четверг. Мясо в пятницу. Суббота – овощной день. Она знала меню наизусть, разнообразием оно не отличалось. Разве что с годами Маньяна стала готовить вкуснее.
– Ника… – тихо сказала мама.
– Да?
– Не проголодаешься?
Вероника рассмеялась, посмотрела на мать и осеклась. Эстель уставилась на неё, плотно сжав губы; казалось, она совсем не дышит. Вероника ещё никогда не видела маму в таком напряжении. Неужели это из-за её отъезда? Кажется, мама хотела что-то сказать, в глазах промелькнула неожиданная решимость, но тут с улицы послышался шум. Холланд вытер рот салфеткой и встал, оправляя форму.
– Прощайтесь, – коротко бросил он и направился в холл.
Вероника поднялась. Непонятное чувство разлилось по телу, и даже немного заныло сердце. Она подошла к Эстель, неподвижно сидящей на стуле с прямой спиной, и обняла её за шею.
– Мама, мамочка! – прошептала Вероника. – Я обязательно буду писать. А если Уильям не разрешит тебе читать почту даже от меня, то я сама приеду и всё расскажу.
Слова «почта» и «приеду» звучали так сладко!
Эстель развернулась к дочери и взяла её за плечи.
– Послушай меня, – сказала она срывающимся голосом, – я написала кое-какое письмо и хочу, чтобы ты его отослала. Это важно. Здесь у меня нет шанса, но ты сможешь… И ответ, если он будет… придёт тебе. Сделаешь это для меня?
Вероника кивнула.
– Надеюсь, я разберусь, как это делать. А кому оно?
– Людям из моего прошлого. Мне важно знать… Ты не представляешь, Ника, насколько важно!
Эстель не могла больше сдерживаться: резко отодвинула стул и отошла к окну, кусая губы. Она живо вспомнила тот день, когда отдала Альфе Камиле свою настоящую дочь. Сколько ни умоляла Эстель, Альфа отказалась сообщить королеве, в какой семье нашла приют девочка, но Аврора, сочувствуя Эстель, всё же оставила ей адрес в Поверхностном мире. Эстель заучила его наизусть. И вот он, шанс… Ей нужно было увидеть свою дочь – хотя бы одну фотографию. Узнать, как её зовут и всё ли у неё хорошо. Что, если она несчастна? И наоборот, что, если она счастлива – счастлива без неё? Эстель жаждала ответов и в то же время боялась их.
– Это тайна, Ника. Я прошу тебя, никому не говори! – сказала Эстель.
– Даже Уильям?..
– Ничего не знает.
Вероника молчала, растерянно стоя посреди комнаты и не понимая, что делать дальше. Она не так представляла себе прощание с матерью.
– Кому это письмо? – повторила вопрос Вероника.
– Я не могу тебе сказать, это опасно. – Эстель вернулась к дочери и порывисто обняла её.
– Ты уверена, что это действительно необходимо, в таком случае? – осторожно спросила Вероника.
– Да. У меня болит сердце. Все эти годы мы сидели взаперти, и я думала, что смирилась, но… если я буду знать, что у меня была возможность, а я ею не воспользовалась, это меня уничтожит…
Поглаживая Веронику по голове одной рукой, другой Эстель быстро вытащила из кармана склеенные листки бумаги и сунула их под кофту Вероники.
– Вдруг они следят за нами, – прошептала она.
Тревога матери передалась Веронике, и девочке стало казаться, что сейчас войдёт господин Холланд, или охрана, или сам Роттер, и уличат их в нарушении дисциплины. Но никто не вошёл. Мама отстранилась, и Вероника поправила постоянно спадавшую с плеча сумку, которую Уильям подарил ей по случаю отъезда. Прежде она никогда не нуждалась в сумке – и это тоже было непривычно и волнительно.
Эстель расцеловала её в обе щеки и улыбнулась, смахивая слёзы.
– Всё будет хорошо, Ника. Я рада за тебя.
– Смирно!
Охрана застыла по команде Холланда: полдюжины широкоплечих мужчин в полной экипировке. Роттер не смог сдержать улыбки. Сам он приехал в Алилут с одним-единственным телохранителем – девчонка едва ли представляла для него большую опасность. Но охраной на месте занимался Уильям, и он, как всегда, буква в букву соблюдал протокол.
– Вольно.
– Как ты их выдрессировал, Уильям, – протянул Роттер. – Чудесно, чудесно. Новая форма отлично смотрится.
Он подошёл к одному из охранников и пощупал синий жилет.
– И ткань такая качественная. Местное производство?
– Так точно, командир.
– Очень достойно, да…
– Прикажете привести девочку? – спросил Холланд.
Роттер скривился.
– Ну что ты сразу о деле. Я же хотел просто побеседовать. Погляди, какая шикарная погода у вас тут на юге! Ты заработался, Уильям. Или, может… – Роттер ухмыльнулся, – тебе просто не терпится остаться наедине с невестой?