Флот вторжения
Шрифт:
Взрыв первой бомбы в нескольких метрах позади швырнул Беккера прямо на металлическую стойку лафета. Он почувствовал, что у него сломаны нос, скула и несколько ребер. Беккер открыл рот, чтобы закричать. Следующая бомба взорвалась еще ближе.
Квартира Йенса Ларсена находилось в нескольких кварталах к западу от чикагских боен. Соседство было не из приятных, но его прельстила удивительно низкая цена на жилье. В тот день неугомонный чикагский ветер дул с запада. Через несколько дней
Ветер дул с озера и в тот день, когда в город приехала его жена Барбара. Он до сих пор помнил ее округлившиеся глаза. Свое отношение к запаху она выразила поднятыми бровями и четырьмя словами:
— Пахнет духами «Испуганная корова».
Ветер дул с озера и нынешним вечером, однако Ларсен едва ли ощущал терпкую навозную вонь. Ему было не до того. Самолеты ящеров опять появились над Чикаго. Йенс ловил на трескучих коротких волнах Англию и слушал голос Эдварда Мэрроу, с хрипотцой объявлявший неизменное: «Говорит Лондон». Таково было волшебство Мэрроу, благодаря которому Йенс представлял, что понимает, каково быть жителем Лондона во времена блицкрига. Теперь он понимал это намного лучше.
С пронзительным визгом пронеслись еще несколько самолетов, упали новые бомбы, причем, судя по дребезжанию стекол, совсем неподалеку. Йенс и Барбара прижались друг к другу, сидя под кухонным столом. Бомбоубежищ в Чикаго не было.
— Снова колошматят по бойням, — прошептала ему на ухо Барбара.
— Бьют по всему, куда ведут рельсы, — кивнул Йенс. Ящеры методично бомбили все транспортные узлы, а Чикаго как раз и являлся таковым. К тому же город находился неподалеку от базы ящеров, расположившейся на стыке Иллинойса, Миссури и Кентукки. Из-за двух этих обстоятельств городу здорово доставалось.
В двухкомнатной квартире Ларсенов горели лишь две свечи. Их свет не пробивался сквозь одеяла, навешенные на окна с целью маскировки. Для электрического света одеяла вряд ли послужили бы надежной преградой, но электричество теперь включалось редко. Ларсен еще раз порадовался, что в доме старомодный ледник, а не капризный электрический холодильник. Пока торговец льдом ходит по квартирам, у них с женой будут свежие продукты.
В какофонию звуков вносило свою лепту и тявканье противовоздушных орудий, до обидного малочисленных и до обидного неэффективных. Осколки молотили по крышам, словно град раскаленного металла. Воздушные сирены выли, как души грешников.
Через какое-то время Ларсен заметил, что больше не слышит самолетов ящеров, хотя канонада продолжалась. Видимо, зенитчики палили наугад.
— Кажется, кончилось, — сказал Йенс.
— На этот раз, — ответила Барбара. Он чувствовал, как у нее из-за бомбежки трясутся руки. Его и самого трясло. Одна за другой сирены умолкли.
— Не знаю, сколько еще я смогу это выдержать, — проговорила Барбара.
Ее голос дрожал от скрытого напряжения, как туго натянутая струна.
— Англичане ведь не падают духом, — сказал Йенс, снова вспомнив голос Мэрроу.
— Одному Богу известно, как им это удается. А я не могу, — ответила Барбара.
Она обняла мужа.
Будучи очень рациональным молодым человеком, Йенс раскрыл рот, чтобы объяснить жене, какие ужасные бомбежки переносит Лондон, а также что ящеры почему-то в значительно большей степени, чем нацисты, предпочитают бомбить гражданские объекты, однако пружинистое, крепкое тело его жены, крепко прижатое к нему, смешало все его мысли, и вместо объяснений Ларсен просто поцеловал Барбару.
Она тихо и сдавленно простонала. От страха, от желания или от того и другого одновременно — он не знал. Барбара провела теплой ладонью по его лицу. Он накрыл ее своим телом, стараясь не удариться головой о столешницу. Когда их поцелуй наконец прервался, Йенс спросил:
— Может, пойдем в спальню?
— Нет, — ответила жена, удивив его. Потом игриво добавила: — Давай займемся этим прямо здесь, на полу. Это напомнит мне о том, как мы проводили время на заднем сиденье твоего старого «шевроле».
— Идет, — согласился Йенс и немного отодвинулся. — Поднимись чуть-чуть.
Когда Барбара приподнялась, Йенс одной рукой расстегнул пуговицы на задней стороне ее блузки и отцепил застежку лифчика. Он не занимался этим с тех пор, как они поженились, однако та легкость, с какой Йенс все проделал, показывала, что его рука тоже помнит заднее сиденье «шевроле». И блузку, и лифчик он отшвырнул в сторону.
— Приподнимись еще раз.
Он медленно стянул с нее трусики. Вместо того чтобы снимать юбку, Йенс просто задрал ее вверх. Это заставило Барбару снова засмеяться. Она целовала мужа долго и медленно.
На какое-то время оба позабыли про ужас, царивший снаружи занавешенных окон.
— Нужно было снять с тебя юбку, — сказал он. — Теперь она вся потная.
— Она? А я?
Барбара уперлась руками в грудь мужа, словно желая высвободиться. Он быстро поднялся на локти и колени и вот тут-то ударился затылком о столешницу, да так, что из глаз посыпались искры. Йенс выругался, сначала по-английски, а затем по-норвежски — на языке, который усвоил от своего деда.
В это время зазвонил телефон.
Ларсен от удивления вздрогнул — он не думая, что телефон работает. Это стоило ему новой встречи затылка со столешницей. На сей раз его ругательства полились исключительно на норвежском. С брюками, сползшими на лодыжки, он поковылял в спальню.
— Да! — раздраженно прорычал он в трубку, словно звонивший был виноват в набитых шишках.
Голос с иностранным акцентом, прозвучавший на другом конце провода, немедленно охладил его пыл.