Флотская история Шанхая
Шрифт:
А пока Миралья быстрым шагом направлялся в спортзал. Нет, не для занятий, а чтобы найти там плавмастерскую Вулкан. В это время дня она всегда занималась тяжёлой атлетикой. Да, хрупкая маленькая Вулкан раз в два дня поднимала штангу и прочее тяжёлое железо… Причина главным образом состояла в том, что из-за количества оборудования модуль плавмастерской был размером едва ли не больше её самой. И даже чтобы просто выходить в море, Вулкан была вынуждена заняться тяжёлой атлетикой.
Вот и сейчас невероятно предсказуемая и постоянная плавмастерская была там, где ей и полагалось – в тренажёрном зале, на скамье под штангой. Миралье пришлось подождать, пока Вулкан закончит упражнение и встанет.
– Лотта, у нас новый адмирал, – обратился он к плавмастерской, пока та пила воду. По непонятной причине никто, кроме адмиралов, не обращался к Вулкан по названию корабля – все предпочитали её настоящее имя. Редкий для канмусу случай, ничего не скажешь…
– Знаю, – выдохнула Лотта. Она всегда была немногословна.Миралья знал это и говорил как можно короче:
– Адмирал Котоми требует отчётов о техническом состоянии модулей.
– Ясно. После обеда составлю. Но твои самолёты так и не привезли.
Миралья при вместимости ангара в двадцать самолётов отличался поразительной "всеядностью". И если уж у него возникли проблемы с авиагруппой – что-то в снабжении базы было серьёзно не так… Котоми однозначно должна была узнать об этом как можно скорее.
– Спасибо, Лотта. Техники, надеюсь, у себя?
– Не знаю, – пожала плечами Вулкан. И направилась к скамье, давая понять, что разговор окончен.
Эрнст Вебер
Гориция сидела в своей комнате за столом и курила. Курила дымно, курила без всякого вкуса. Она давно уже не чувствовала вкуса. Хотя кофе и табак всё ещё радовали её. Она смотрела в окно на серую, безрадостную погоду и ветер из раскрытой форточки слегка трепал её волосы. В последнее время она часто смотрела в окно. Вся её жизнь была лишь отголоском того, что она видела за окном. Пробегающие военные, облака, плац, где-то далеко море. Отсюда оно кажется совсем беззлобным и даже ручным, но она знает, какое оно может быть жестокое и беспощадное. Не стоит обманываться этими милыми барашками на гребнях волн. Она затянулась и запрокинула голову, медленно выпуская дым из прокуренных лёгких. В комнате дымно, если бы не раскрытая форточка, тут было бы вообще не продохнуть.
Где-то за дверью слышны шаги, по общежитию ходят люди, они что-то делают, живут какой-то жизнью. Её жизнь теперь вся здесь. Кто-то приносит ей еду, иногда она выходит за сигарами, но не больше. Её жизнь замерла в какой-то судороге и никак не может вернуться в нормальное положение, но ей всё равно. Она будет курить и смотреть в окно.
Тишину прерывает тихий, осторожный стук в дверь. Словно кто-то боится побеспокоить её. Стук раздаётся несколько раз, но Гориция не отвечает. Ей нет дела до посетителей, кому надо, те сами войдут, дверь не заперта.
– Гориция, я вхожу, – голос. Он незнакомый. Она его раньше не слышала. Женский. Приятный и мягкий, наверное, там за дверью кто-то молодой с таким нежным голоском. Может, кто-то новенький. Но разве нет мест лучше, чтобы идти? Зачем идти к Гориции? Чего от неё надо? Ладно, пусть входит, а там посмотрим. Всё равно она долго тут не пробудет из-за дыма. Дверь открылась, и на пороге предстала девушка странного вида. Кажется, совсем юная, без какой-то определённой формы. Гориция точно её не видела. Хотя, могла и забыть. Она уже давно забывает лица и образы тех, кто живёт рядом с ней. Память становится всё хуже.
– Здравствуй, Гориция, – девушка кланяется, пребывая в лёгком замешательстве из-за дыма и царящего тут полумрака. – Меня зовут Котоми Тамаи. Я хотела поговорить с тобой.
– Чего тебе надо? – грубо бросает девушка с сигаретой, поворачиваясь к гостье.
– Поговорить. Я хотела с тобой познакомиться, раз мы теперь на этой базе служим.
– Откуда ты знаешь про меня? Я не помню твоего лица, – с дымной пеленой на глазах бормочет Гориция, пока девушка ставит себе стул и садится перед ней.
– Ты меня и не знаешь. Но мы с тобой будем служить на этой базе. И я хочу, чтобы у нас установились хорошие, доверительные отношения.
– Тебя приписали ко мне? Чего это им взбрело в голову? – пространно бросает Гориция, глядя на девушку. Очки, аккуратная причёска, милое личико, аккуратная одежда. Такой место в библиотеке, а не в море. И до чего же ей теперь не повезло быть с ней. Утопится, а на совести будет ещё одна потеря. К ним так и не привыкаешь, а когда гибнут такие вот милые девочки, паршивее всего. Они гибнут пронзительно и совершенно бесславно. Их громкие крики разносятся над водой чайками. С тех пор Гори ненавидит чаек.
– Давай поговорим о тебе, – предлагает Котоми. – Я знаю, что ты плохо себя чувствуешь. Тебе, наверное, очень трудно сейчас. Я бы хотела тебе помочь, но не знаю, как. Расскажи, тебе помогают на базе?
– Пф, – Гориция морщится. – Я не больная, между прочим! Может быть я и уродина, но я не сумасшедшая!
– Ты не уродина, – пытается заверить Горицию Котоми. – Я видела людей с большими шрамами, но они не считали себя уродами. Они говорили, что внешность – это не главное и по ней судят лишь глупцы. Я понимаю, – мягко кивает гостья. – Но нам всем иногда требуется помощь. Даже самым сильным из нас. Ты не думаешь, что у тебя такой период сейчас?
Кажется, Горицию начинает злить эта добродушная девчонка. Чего она лезет? Пришла и представилась, служат вместе, чего ещё надо-то? Гориция сидит, развалившись на стуле и пускает струйки дыма в потолок. Она ничего не говорит. Ей обидно, что она не может не обнажить себя перед этой девушкой. Это мягкое движение, которое та проводит обнажает душевные раны. А Гориция дала себя обещание, что не будет проявлять слабость. Хотя у неё уже нет сил. Она не может плакать. Поэтому она смеётся. Она смеётся прерывисто и кашляя, словно стонет. Путь это отпугнёт эту неразумную девчонку, пусть она обидится, не поймёт, убежит. Так легче, так проще.
Котоми смотрит за истерикой Гориции, и всё внутри молодой девушки сжимается от боли. Один писатель сказал: «Иногда человек смеётся только потому, что внутри больше нет места для слёз» Что она может? Она не может отправить её на лечение, она не может облегчить её страдания. Тот же писатель сказал и другую фразу: «Иногда, всё, что мы можем сделать для человека – это просто поприсутствовать». Котоми медленно поднимается со своего места и подходит к женщине, заливающейся истерическим смехом. Аккуратно и с материнской нежностью она берёт её голову в свои руки и прижимает к себе.