Флоузы
Шрифт:
— Ты должен что-нибудь сделать, а то он не доживет до весны.
Палец Локхарта сам начертил виселицу в пыли у его ног.
— Расскажу ей историю об Элсдонском дереве, — сказал он наконец. — После этого она дважды подумает, прежде чем торопить деда в могилу. — Он поднялся и двинулся к двери, но Додд остановил его.
— Ты кое о чем забыл, — сказал он. — Надо искать твоего отца.
Локхарт обернулся:
— Пока еще у меня нет денег. А когда будут…
Ужин в этот вечер проходил в мрачной атмосфере. У старого Флоуза был очередной приступ вины, и внезапный приезд Локхарта только усилил его. Миссис Флоуз рассыпалась в выражениях своей радости по поводу его приезда, но ее энтузиазм погас под сердитыми взглядами Локхарта. Только после ужина, когда старый Флоуз удалился к себе в кабинет, Локхарт заговорил с тещей.
— Пойдемте погуляем со мной, — сказал он, когда миссис Флоуз вытерла руки, закончив мытье посуды.
— Погуляем? — удивленно спросила та и почувствовала, что ее крепко взяли за руку чуть выше локтя.
— Ага, погуляем, — повторил Локхарт и, выведя ее во двор, где уже сгустились сумерки, повел по направлению к башне. Внутри башни царили мрак и тишина. Локхарт закрыл за ними высокую дверь, запер ее и после этого зажег свечу.
— Что это значит? — спросила миссис Флоуз. — У вас нет никакого
Но ее остановил возникший откуда-то сверху странный неземной звук, мрачный и вызывающий дрожь, как будто бы повторяющий завывания ветра, но все же имеющий и собственную мелодию. Стоявший перед ней Локхарт высоко поднял свечу. В глазах его замерцало такое же таинственное предзнаменование, каким была наполнена эта странная музыка. Он поставил свечу и, взяв со стены длинный меч, впрыгнул на сделанный из толстой дубовой доски стол. Миссис Флоуз отпрянула к стене и прижалась к ней спиной. Свеча отбрасывала по сторонам длинные тени, метавшиеся среди колыхавшихся флагов. Локхарт запел. Слова того, что он пел, были миссис Флоуз незнакомы. Песня послушно следовала лившейся сверху странной мелодии.
От Уолла до Уарка царит тишина,Ни стон к небесам не взлетит.В имение Флоуз болотом пройди,Запомни, что песнь говорит.В имении том вновь легенды звучат,И стены способны прозретьПоступки, что грешные жены вершат,Порочные мысли прочесть.Тут камни взрыдают над горем своим,Хоть слова не скажут они.Но тот, кто поверит их тихим слезам,Убийство узрит в их тиши.Старик себе выбрал с пороком жену,Убийцу к постели пустил.Дай волю — и вытянет жизнь из негоНа злобу сменившая пыл.В могилу мы все непременно сойдем,Судьба нам отмерит свой срок.Но тот, кто замыслил ускорить приходКонца, — тот проклянет свой рок.Я дочь до безумия вашу люблю,Убить ее мать мне непросто.Но слово даю, что убить я смогу,Коль нет в вас совсем благородства.Сумею найти я вас даже в ночи,Куда б вы ни кинулись скрыться.Не надо б вам простыни мужа мочить,И к смерти его так стремиться.Иначе постигнет вас страшный конец,Сам ад содрогнется над тем,Какие я пытки придумать смогу,Чтоб милостью стала вам смерть.И Бога, и черта придется молить вдове,Как о счастье своем, о смерти,Коль мужа удастся убить;Задумайся ж крепко о том!Пока не вдова ты еще, а жена,Клянусь тебе этим мечом,Я выполню все, что сказал здесь сейчас,И Бог с тем, что станет потом.Пусть тоже умру я, но смертью твоейОтвечу я даже на вред, причиненный тому,Кто услышал мой крик под стеной,Когда я родился на свет.Снаружи, у двери башни, стоял и внимательно слушал старый Флоуз, привлеченный сюда из своего кабинета звуками волынки, игравшей на окруженной зубчатой стеной крыше башни. Баллада закончилась, и только ветер гонял в темноте сорванные с деревьев листья, да висел некоторое время в воздухе странный звеняще-рыдающий звук. Постояв на месте еще минуту, старый Флоуз зашаркал назад к дому. Голова его кружилась от только что постигнутых новых определенностей. То, что он сейчас услышал, не оставляло в его сознании места для сомнений. Незаконнорожденный был самым настоящим Флоузом. Его наследственность восходила, безусловно, к той ветви рода, из которой вышел и Менестрель Флоуз, сочинивший, сидя под виселицей в Элсдоне, знаменитую теперь балладу. Отсюда следовало и другое. Локхарт — это возвращение к предкам, генетический зигзаг, вызванный обстоятельствами, существующими как бы вне времени и неподвластными человеческому контролю. Причем Локхарт явно обладал талантами, которых старик в нем никогда не подозревал и которыми он не мог не восхищаться. Наконец Локхарт не был незаконнорожденным внуком. Старый Флоуз вернулся к себе в кабинет и запер дверь. Там, сидя в уединении и одиночестве возле огня, он предался чувствам одновременно и горечи, и гордости. Горечи за самого себя и гордости за своего сына. На пару минут он задумался было о самоубийстве, но только для того, чтобы категорически отвергнуть саму эту возможность. Нет, он должен дать совершиться предначертанному року, сколь бы горьким ни оказался конец. Все остальное — в руках Провидения.
Глава тринадцатая
Старик ошибался по крайней мере в двух отношениях. Локхарт никогда и ничего не оставлял на волю Провидения. Пока миссис Флоуз еще ежилась от страха в темноте банкетного зала, недоумевая, каким образом он сумел столь глубоко проникнуть в ее потаенные планы и в скрытый смысл ее действий, Локхарт поднялся по каменной винтовой лестнице на второй этаж башни, а оттуда уже по деревянным лестницам — на расположенную на крыше башни боевую площадку. Там был Додд, единственным своим здоровым глазом обозревавший окрестности. Лицо его выражало искреннюю любовь к этому открытому, суровому и холодному пейзажу, который во многом походил на характер самого Додда. Жесткий человек, живущий в темном и грубом мире, Додд был слугой, но не прислугой. Он не любил вилять хвостом и выслуживаться, но и не считал, будто бы мир ему чем-то обязан. Всего, что имел, он добивался сам тяжелым трудом и безжалостным, но вынужденным коварством, которое было столь же далеко от расчетливости миссис Флоуз, как Флоузовское болото от Сэндикот-Кресчента. И если бы нашелся человек, который осмелился бы презирать его только за то, что он — слуга, Додд мог бы ответить такому человеку прямо в лицо, что в его случае именно слуга был подлинным хозяином положения. Ему не потребовалось бы прибегать к помощи кулаков для доказательства той простой истины, что он — ровня любому, будь то хозяин, слуга или пьяный хвастун. Короче говоря,
— Напугал ты ее сейчас до смерти, но этого хватит ненадолго, — сказал Додд Локхарту, когда тот поднялся на крышу. — Если ты не предпримешь чего-нибудь, и как можно скорее, наследство останется у нее.
— Об этом я и хотел бы с вами поговорить, мистер Додд, — ответил Локхарт. — Доктор Мэгрю и Балстрод не помнят никого из друзей моей матери. Но у нее же должны были быть друзья.
— Конечно, были, — задумчиво сказал Додд, постукивая пальцами по парапету.
— Скажите мне, кто они? Мне же надо с чего-то начать поиски отца.
Додд немного помолчал.
— Поговори с мисс Дейнтри, которая жила раньше по дороге на Фэарспринг, — сказал он наконец. — Она была близкой подругой твоей матери. Сейчас живет в Дайвет-Холле. Быть может, она расскажет что-нибудь полезное. А больше мне никто на память не приходит.
Локхарт спустился по лестнице и вышел из башни. Он собирался зайти к деду попрощаться, однако, проходя мимо окна его кабинета, остановился. Старик сидел у огня, по щекам его катились слезы. Локхарт грустно покачал головой — момент был явно неподходящим для прощаний. Поэтому он просто вышел в калитку и направился по дорожке, ведущей к дамбе. Проходя по плотине, он оглянулся в посмотрел на дом. Свет все еще горел в кабинете, была освещена и спальня его тещи, но вся остальная часть Флоуз-Холла была погружена в темноту. Локхарт вошел в сосновый бор, там свернул с дорожки и направился вдоль скалистого берега. Поднялся легкий ветерок, и вода в водохранилище мягко накатывалась на берег у его ног. Локхарт поднял камешек и метнул его в темноту. Тот шлепнулся где-то с плеском и бесследно исчез — точь-в-точь как исчез его отец, и шансы отыскать его были не больше, чем возможность найти только что брошенный камень. Но я все же попробую, думал Локхарт. Пройдя вдоль берега еще около двух миль, он вышел на старую, построенную еще римлянами военную дорогу, которая вела на север. Локхарт пересек ее и оказался на открытой местности, оставив позади озеро и окружавший его темный сосняк. Впереди были восемнадцать миль пустынной дороги и Брайтертон-Ло. Ему придется где-то заночевать, однако по пути была давно уже заброшенная ферма, в амбаре которой до сих пор лежало сено. Он сможет провести ночь там, а утром придет в долину Фэарспринг, в усадьбу Дайвет-Холле. Пока Локхарт шел, в уме его возникали странные слова, приходившие из каких-то скрытых уголков его собственного «я», о существовании которых он всегда знал, но не обращал раньше на них внимания. Слова эти приходили обрывками песен и стихов и говорили о чем-то таком, чего Локхарт никогда не испытывал сам. Локхарт позволял им появляться и не задавался вопросами о том, как и почему они возникают. Достаточно было уже и того, что он один, в ночи, что он снова идет по родной стороне. К полуночи Локхарт дошагал до заброшенной фермы, которая называлась Хетчестер, и, пройдя через пролом в стене, где когда-то висели ворота, устроился в амбаре на сене. Сено было старым и отдавало затхлостью, но ему было удобно, и очень скоро он уже крепко спал.
На рассвете Локхарт поднялся и отправился дальше в путь, но только в половине восьмого утра пересек последнюю гряду невысоких холмов — Фэарспринг-Нолл и увидел внизу поросшую лесом долину. Дайвет-Холл стоял в миле от него, из трубы шел дым. Мисс Дейнтри встала и уже суетилась по хозяйству, окруженная собаками, кошками, лошадьми и попугаями. Была даже одна прирученная лисица, которую она когда-то спасла, вырвав лисенком у стаи гончих, на куски разорвавших лисицу-мать. Будучи в зрелом возрасте, мисс Дейнтри не одобряла кровавые развлечения — все виды охоты — столь же искренне и чистосердечно, как любила их во времена бурной юности. Она не любила также и людей вообще и была известна как отменная мизантропка. Перемена в сторону ненависти к роду человеческому в значительной мере объяснялась тем, что ее трижды соблазняли и обманывали. Но, что бы ни было тому причиной, она пользовалась репутацией женщины весьма острой на язык, и люди старались избегать ее. Не сторонились ее только бродяги и немногочисленные цыгане, все еще кочевавшие по своим древним маршрутам. На всю страну их оставалось всего несколько таборов. Цыган исстари называли глинарями, потому что зимой они обычно делали горшки, кружки и разные глиняные хари, которые продавали потом летом, а осенью все они становились лагерем на лугу позади Дайвет-Холла. И сейчас, когда Локхарт зигзагами спускался с крутого холма, там стоял табор и одна из собак начала лаять. Ей сразу же стал вторить весь зверинец мисс Дейнтри. Локхарт открыл калитку под громкий лай стаи псов, но не обратил на них никакого внимания — как не обращал он внимания вообще почти ни на что, — прошел мимо собак и постучал в дверь. Через какое-то время появилась мисс Дейнтри. Она была одета в нечто среднее между халатом и спецовкой, что она придумала и сшила сама, руководствуясь исключительно соображениями удобства и нимало не заботясь о внешней привлекательности. Спереди на этом одеянии сверху донизу были нашиты карманы. Выглядела мисс Дейнтри в нем не то чтобы красиво, но оригинально, держалась она грубовато и говорила резко.
— Ты кто? — спросила она, оглядев Локхарта и одобрительно отметив про себя солому у него в волосах и небритые щеки. Мисс Дейнтри не любила чрезмерного чистоплюйства.
— Локхарт Флоуз, — коротко ответил он на ее краткий вопрос. Мисс Дейнтри взглянула на него с несколько большим интересом.
— Значит, ты — Локхарт Флоуз, — сказала она и приоткрыла дверь пошире. — Ну так нечего там стоять. Входи, молодой человек. Похоже, ты не прочь был бы позавтракать.
Локхарт прошел за ней по коридору на кухню, заполненную запахом домашней ветчины. Мисс Дейнтри отрезала от окорока несколько толстых ломтей и положила их на сковородку.