Фобия
Шрифт:
— С вами разговаривать невозможно, вы все переводите на одну тему! Не убивала я Марка! Не убивала! То есть не заказывала! Это понятно?!
— Дело в том, что вашего шофера… шофера вашего мужа до сих пор нигде не нашли. Никто, кроме вас, его не видел с того самого момента, как Марианна Николаевна довезла его до поворота и там высадила из своих «Жигулей».
— И что?
— Почему он вам-то не боится объявляться? Может, вы его и прячете?
— Какая чушь!
— Может, он ваш любовник, Марина Сергеевна?
— Вы что, с ума сошли?!
— В
— Не знаю.
— А может, знаете?
— Я не хочу больше с вами разговаривать!
— Так вы же сами позвонили!
— Я только хотела сказать, что драгоценности нашлись, а завещание пропало. Чтобы вы были в курсе.
— Я в курсе.
— И еще одно…
— Внимательно вас слушаю.
— Возле дома стояла очень знакомая мне машина.
— Какая машина?
— Я не уверена, но, кажется, это «Жигули» моей подруги Ники.
— Во сколько это было?
— Утром. Ну да, утром, вернее, в полдень, в половине первого.
— Возможно, я вас огорчу, но в обеденный перерыв ваша подруга Марианна Николаевна заходила ко мне в кабинет.
— Зачем?
— У меня было к ней несколько вопросов.
— Послушайте, что вы от нее хотите? Чтобы она рассказала, как я ненавидела своего мужа? Как хотела его убить? Да, я его ненавидела! Ненавидела!! Довольно с вас?! Довольно?!
— Марина Сергеевна.
— Да, хотела его смерти! Хотела!
— Похоже, что Цимлянский на это раз прав: вам необходима помощь врача. У вас самые настоящие галлюцинации. Еще и эта машина возле дома.
— А она что, точно приехала к вам на машине? Ника?
— Простите, я не смотрел в окно.
— Тогда какого черта…
— Выпейте что-нибудь, у вас крыша поехала, как нынче говорят.
— Не дождетесь.
— Что ж, тогда до свидания. Я ваши оскорбления в состоянии истерики выслушивать не намерен. Если что-то еще пропадет либо найдется, вы звоните, Марина Сергеевна. Не стесняйтесь, звоните.
Длинные гудки.
— Алло? Говорите, вас слушают.
— Это всего лишь я.
— А, Марина! Очень рад тебя слышать!
— Зачем вы все это делаете, Федор Миронович?
— Что делаю?
— Зачем настаиваете на том, чтобы меня упрятали в психушку?
— Марина, девочка, я же тебя спасаю!
— От чего?
— От остальных необдуманных поступков. Кто знает, что ты еще можешь натворить в таком состоянии?
— А что я, по-вашему, еще могу натворить? И в каком это я состоянии?
— Кто знает. Ты больна, только не хочешь в этом признаться. Ты вообще в курсе, что никто из психически больных людей себя таковым не признает? Все считают, что вполне нормальны, а голоса, которые они слышат…
— Я не слышу никаких голосов.
— А телефон? Разве ты не жалуешься на то, что, как только хочешь
— А вдруг он действительно звонит? И моей маме не может быть пятьдесят лет.
— Маме?
— Да. Маме. Если бы у меня были галлюцинации, я бы слышала молодой голос. Она умерла в возрасте двадцати с небольшим лет. А мне звонит какая-то старая женщина и говорит «дочка».
— Продолжай, пожалуйста.
— И тот мужчина. Я действительно его видела. Он был в моей комнате. Понимаете? Был. Вот то, что я последнее время стала очень рассеянной, это правда. Забыла закрыть дверь, и он вошел. А потом появились драгоценности.
— Вот как?
— Да-да. Я думаю, это нарочно. Потом они опять пропадут. И я прекрасно отдаю себе отчет в том, что если сейчас попытаюсь покончить с собой и вдруг да неудачно, мне до конца жизни не выйти из психушки.
— Ну-ну, Марина, что ты такое говоришь!
— Я это понимаю, Федор Миронович. Идет какая-то очень расчетливая, страшная игра, я это чувствую всей своей кожей. У меня волосы от страха на голове шевелятся. Жизнь человеческая в этой игре ничто, но убивать меня нельзя, в этом-то вся штука. Кто все получает после моей насильственной смерти, тот и убийца, тут гадать нечего. А вот если я сама… Тогда поди докажи. Или если я вдруг действительно сойду с ума… Или сердце не выдержит… Тогда никакого криминала, так? У человека была фобия, она его и доконала. Я должна это сделать сама, вот в чем дело. Я сама должна умереть. Конечно, у меня есть дядины акции и есть люди, в них очень заинтересованные. Но я ведь не отказываюсь их продать. Пожалуйста, причем за те деньги, которые предложат. Я не собираюсь заниматься бизнесом. И думаю, что эти люди знают о моих намерениях. Они не заинтересованы в моей смерти, наоборот. Вот что вы, Федор Миронович, будете делать с акциями? Или уже сделали?
— Марина, я не имею на это никакого права.
— Разве? Разве нужны какие-то права? Если единственная наследница уже мало что соображает?
— Вот я и хочу тебе помочь. Ты очень здраво рассуждаешь, ты очень неглупая девочка, и ты вполне бы могла занять дядино место…
— Нет!
— Но хотя бы сохранить положение владельца фабрики и управлять через доверенное лицо.
— Мне не нужны проблемы.
— Марина, ты мне выбора просто не оставляешь. Я просто-таки обязан предпринять решительные шаги. Для твоей же защиты.
— Вот как?
— Ты просто жаждешь разориться.
— Может, тогда меня наконец оставят в покое?
— Девочка, прошу, не сердись на меня, но… Я буду действовать.
— Я тоже. Всего хорошего, Федор Миронович.
Звонок.
— Да?
— Это опять я.
— Алла?
— Мы что, познакомились, наконец?
— Это очень хорошо, что ты мне позвонила.
— Вот как?
— Жаль, что мы не поговорили раньше, еще когда Марк был жив.