Фокус с поличным
Шрифт:
Ладно, ладно, шутки в сторону. Сдаюсь. Домашнее хозяйство не самая моя сильная сторона. И вряд ли ею станет.
– …Колено, Женечка, прекрасно. Я уже сама выхожу в коридор, и в туалет могу сама. Во двор, правда, пока трудновато, лестница… – Мила с сожалением глянула в окно: погода к прогулке более чем располагала. Но врач пока не рекомендовал ей самостоятельно спускаться по лестнице. А против варианта с инвалидной коляской решительно выступила сама Мила.
– Все же не перенапрягайся, – напомнила я. И вновь пожалела, что яблоки закончились. Отчаянно хотелось занять руки хоть чем-нибудь.
– Меня же послезавтра выписывают,
– Да ну, какая ты старая. Ты еще – самый сок. Порох в пороховницах и прочее.
Что недалеко от правды: для своих лет Мила вполне бодра и деятельна. Ну, учителя по этой части редко подводят: преподавательская деятельность держит мозг в тонусе даже после выхода на пенсию, а мозг держит в тонусе все остальное. Вроде бы актеры этим тоже славятся.
А вот насчет телохранителей никогда не угадаешь: не все из моих коллег доживают хотя бы до стандартного пенсионного возраста. Да и официального выхода на пенсию как такового у нас нет, тут каждый сам за себя решает. Нередки и случаи, когда мирной жизнью мешают наслаждаться старые знакомые, решившие вдруг вернуть должок или потрясти на предмет еще одного задания.
Что касается меня, я о своей старости пока не задумываюсь. Тут бы молодостью успеть как следует насладиться.
Пока что получалось не очень.
– Видишь, еще чуть-чуть – и будешь дома, – подбодрила я тетю.
– Кстати, как там квартира? Следишь за порядком?
– Да, сэр! – Я шутливо козырнула.
Конкретно вчера вечером по возвращении из бара я как попало скинула туфли в прихожей; положила куртку на комод, поверх нераспечатанных счетов от коммунальных служб, и так и оставила. С оружием или инструментами я так, конечно, не обращаюсь, но опустим частности.
Тему домашнего хозяйства дальше Мила развивать не стала. Вместо этого прислушалась и, приподнявшись, выглянула в окно. Я тоже полюбопытствовала и увидела знакомую картину.
Этого – нет, не старика, но уже крепко пожилого мужчину – я нередко встречала по дороге из больницы, возвращаясь от Милы. Постоялец дома престарелых, размещенного как раз бок о бок с больницей. На мой взгляд, для больницы не самое позитивное соседство; да и «престареловцам» наверняка не очень приятно на прогулке наблюдать бытовые сцены из жизни больницы или регулярный проезд машин «Скорой помощи». Но практическая польза перевешивала: случись что, медпомощь подоспеет быстро.
Да и недвижимость в Тарасове, как и везде, дорожала, так что владельцы не могли особенно перебирать. Этот пансионат по крайней мере мог предоставить своим обитателям небольшой сад для оздоровительных прогулок, скамейки и обильную зелень кустов сирени, черемухи и старых высоких деревьев.
Что касалось мужчины, то мы с ним нередко перебрасывались парой-тройкой фраз. Необязательно, но и не дежурно интересовались делами, желали приятного дня – этакий старосветский обмен любезностями.
А началось все с теплого, но ветреного дня, когда Милу только-только положили в больницу. Я шла мимо ограды, когда мне прямо в лицо прилетел газетный лист – по курьезному совпадению это был фрагмент «Вестей Тарасова». Пожилой рыжий (вернее, рыже-седой) мужчина передо мной извинился и, через ограду забрав лист, принялся поспешно собирать остальные. Газету разметало ветром по всей лужайке. И ветер этот то и дело норовил утащить отдельные листы подальше,
Я отметила прислоненную к скамейке трость и, недолго думая, перемахнула через полутораметровую ограду. И без лишних слов собрала все оставшиеся газетные листы. Да, бывает. Изредка во мне просыпается тот неугомонный тинейджер, каким я была до ворошиловского института.
…сейчас, однако, рыжий постоялец не был энергичен. Полная противоположность всех наших предыдущих встреч: медленно шел до скамейки, тяжело опираясь больше на трость, чем на крепкую руку санитара. И дошел лишь до ближайшей от здания скамейки, а не до своей любимой, в кустах черемухи недалеко от ограды. На лице санитара читалось явное неудовольствие. А выражение лица моего знакомца было… никакое.
– Я его часто вижу, – вздохнула тетушка. – Бредет, бедный, даже трость не помогает толком. Я вот как представлю, что у меня такое будет – тоска берет! Я вот поэтому и отказалась от прогулок на инвалидной коляске. Стоит один раз сдаться, и все!
Санитар что-то спросил у него и, не дождавшись ответа, чуть не рывком сам посадил пенсионера на скамейку. Практически толкнул. Постоялец едва не выронил трость от такого деликатного обращения.
– Даже уже и говорить не может, видимо. Не иначе как Альцгеймер. – Миле хватило увиденного.
Погрустневшая, она опустилась обратно на кровать.
– Странно, – возразила я. – Мы с ним довольно часто пересекаемся, когда я возвращаюсь от тебя. Перебрасываемся парой словечек. И уверяю тебя – с речью у него полный порядок. Вполне разумный ста… э-э-э, человек пожилого возраста. И передвигается хорошо. Я удивлена, что сегодня ему понадобилась поддержка.
Мила глянула на меня укоризненно и удивленно, так, будто я ее разыгрывала.
– Я всегда, когда вижу – он с санитаром, – настаивала она. – И особо не разговаривает. Санитар его еще так некрасиво обзывает, дебилом, например.
Да, проход между оградами больницы и дома престарелых неширокий, метра три-четыре. Неудивительно, что тетушка это слышала, притом что ее палата – на третьем этаже.
Я глянула в окно еще раз. Рыжий постоялец, сгорбившись, сидел на скамейке, грузно опираясь на трость обеими руками.
Этой же тростью он вычерчивал в воздухе затейливые фигуры, когда шел по свою сторону ограды рядом со мной, вполне подстроившись под мой энергичный шаг. Он сбавлял темп ходьбы, только если я сбавляла его. А тут… ни дать ни взять – и впрямь дряхлеющий мужик. А ведь по моим прикидкам было ему лет шестьдесят пять или чуть меньше. В наше время это ни мужчине, ни женщине не приговор, многие довольно активны в эти годы.
– …и так еще гоняет его, грубит: «Русый, шевели копытами!» Фу. А с виду вроде приличное заведение. – Милу все не отпускала эта ситуация, она, очевидно, расстроилась. – Не понимаю, почему «русый», когда он рыжий.
– Руслан Осипович, – рассеянно пояснила я, отворачиваясь от окна. – Его зовут Руслан Осипович. Видимо, поэтому и «русый».
– Откуда ты знаешь? – Мила так и впилась в меня взглядом.
Да, моя осведомленность тоже была весьма обширной, это необходимо мне для работы. Но Людмила Сергеевна Охотникова, тарасовская старожилка, могла бы и не удивляться. Это мне надо удивляться – всякий раз, когда очередное важное лицо Тарасова оказывается в числе ее знакомых или бывших учеников.