Фонд и Империя

Азимов Айзек

— Но ведь сейчас все по-другому. Мы вдвоем против него одного, и он не сможет напугать нас обоих, правда?

— Да, моя госпожа.

Где-то хлопнула дверь, и дом наполнился ревом голоса. Миновав комнату, рев превратился в слова с резким:

— Убирайся отсюда к черту! — И два стража в форме, мелькнув в открывшейся двери, поспешно удалились.

Эблинг Мис вошел, положил аккуратно запакованный сверток на пол и подошел, чтобы пожать руку Бэйте с небрежной силой. Бэйта крепко, по-мужски, ответила на его рукопожатие. Мис изобразил притворное удивление, повернувшись к шуту, а потом наградил девушку более

долгим взглядом.

Он спросил:

— Замужем?

— Да. Мы оформили это законно.

Мис помолчал. Затем снова спросил:

— Ну и как, счастливы?

— Пока да.

Мис пожал плечами, потом повернулся к Магнифико. Он развернул сверток:

— Ты знаешь, что в нем, дружок?

Магнифико вскочил со своего места и схватил инструмент со множеством клавиш. Он провел пальцем по рядам контактных кнопок и внезапно от радости сделал сальто назад, чуть не опрокинув стоявшую вблизи мебель.

Он каркнул:

— Визисонор, да такой, что мертвого заставит плясать! — Своими тонкими пальцами он медленно и нежно поглаживал его, слегка нажимая на контакты, останавливаясь ненадолго то на одной клавише, то на другой — и в воздухе перед ними появилось мягкое блестящее розоватое сияние, еле различимое для глаза.

Эблинг Мис сказал:

— Ну хорошо, малыш, ты говорил, что можешь потарабанить на одной из таких штучек, вот тебе шанс. Ты бы лучше настроил его. Он из музея. — Потом тихо Бэйте: — Насколько я понимаю, никто в Фонде не может из него к слова вытянуть.

Он наклонился ближе и быстро проговорил:

— Клоун не будет говорить без вас. Вы поможете?

Она кивнула.

— Хорошо! — сказал психолог. — Он почти все время боится, и я сомневаюсь, что его умственная сила позволит ему пройти через Психодетектор. Если мне понадобится вытащить из него что-нибудь как-нибудь по-другому, он должен чувствовать себя абсолютно спокойно. Вы понимаете?

Она снова кивнула.

— Этот визисонор — первый шаг вперед. Он говорил, что может заставить его играть, и теперешняя реакция достаточно ясно показывает, что это одна из величайших радостей в его жизни. Так вот — как бы он ни играл, будьте заинтересованной и подбадривайте его. Потом продемонстрируйте дружелюбие и доверие ко мне. Кроме того, соглашайтесь со мной во всем. — Затем он быстро взглянул на Магнифико, который, скрючившись в углу дивана, проворно что-то налаживал внутри инструмента. Шут был полностью поглощен своим делом.

Мис обычным тоном обратился к Бэйте:

— Вы когда-нибудь слышали о визисоноре?

— Однажды, — так же естественно ответила Бэйта, — на концерте редких инструментов. Меня это не впечатлило.

— Гм, я сомневаюсь, что вы слышали хорошее исполнение. Хороших исполнителей не так уж много. Не то, чтобы это требовало физической координации, — многоклавиатурный рояль требует гораздо больше, к примеру, — нужен определенный вид свободного мышления. — Потом потише: — Вот почему наш живой скелет может быть совсем не таким, как мы думаем. Чаще всего хорошие исполнители во всем остальном полные идиоты. Это как раз один из тех странных случаев, которые делают психологию такой интересной.

Затем он добавил с явным намерением изобразить непринужденный разговор:

— Знаете, как работает это штука? Я однажды специально разглядывал ее, и все, что мне удалось обнаружить, это что ее излучения стимулируют непосредственно оптический центр мозга, не затрагивая оптический нерв. Это действительно использование смысла, доселе не встречаемого в обычной природе. Замечательно, если подумать. Все, что вы слышите, хорошо. Это обычно. Барабанные перепонки, передняя часть ушного лабиринта и так далее. Но… шшш! Он готов. Нажмите на этот выключатель. Он лучше работает в темноте.

В темноте Магнифико был маленьким пятном, Эблинг Мис тяжело дышащей массой. Бэйта беспокойно напрягла зрение, сначала безуспешно. В воздухе почудилось тонкое, как тростник, дрожание, его неровное колебание все учащалось. Оно парило, падало и вновь поднималось, увеличивалось в размерах, обрушивалось, гудя — как шаровая молния, прожигающая занавески.

Маленький шарик, пульсирующий цветами, ритмично разросся и разорвался в воздухе бесформенными пятнами, которые кругами поднимались вверх и опускались вьющимися лентами, сплетавшимися в узор. Они соединялись в маленькие сферы, ни одна из которых не повторилась в цвете, и постепенно Бэйта начала ощущать что-то новое.

Она заметила, что, прикрывая глаза, отчетливее различает цвета; что каждое изменение цвета сопровождается соответствующим звуком; и что сами цвета трудно определить; и, наконец, что шарики уже не были шариками, а превратились в маленькие фигуры.

Маленькие фигурки, маленькие дрожащие огоньки, которые танцевали и колебались и которых были мириады; они исчезали и вновь появлялись из ничего, переливались один в другой и затем меняли свой цвет.

Совершенно неожиданно Бэйта подумала о том, что когда до боли закрываешь веки и затем терпеливо вглядываешься сквозь них, возникают маленькие цветные кружочки. Точно так же возникали движущиеся узоры в горошек, меняющие цвет, сжимающиеся концентрические круги, бесформенные пятна, ежесекундно дрожавшие. И все это увеличенное, многоцветное — каждая мельчайшая цветная точечка, представляющая собой фигуру.

Они стремительно неслись к ней парами, и Бэйта, внезапно задохнувшись, подняла обе руки, но фигурки закувыркались, и на мгновение она очутилась в центре сверкающей снежной метели, холодный свет соскальзывал с ее плеч и вниз по руке светящимся потоком, сползая с ее одеревеневших пальцев и медленно фокусируясь затем в воздухе. Под всем этим в жидком паре плавали звуки сотен инструментов, и она уже не могла отличить звук от цвета.

Ей было интересно, видел ли Эблинг Мис то же самое, а если нет, то что он видел. Удивление прошло, а потом…

Она снова стала смотреть. Маленькие фигурки — да были ли это маленькие фигурки? — маленькие, просто крошечные женщины с горящими волосами, которые поворачивались и быстро наклонялись, так что их можно было отчетливо рассмотреть — соединялись друг с другом в группки в форме звезд, которые тоже поворачивались, — затем музыка стала тихим смехом — девичьим смехом, зазвеневшим в ушах.

Звезды сблизились, засверкали навстречу друг другу, медленно переросли в структуру — и снизу внезапно быстро возник дворец. Каждый кирпич был своего цвета, каждый цвет был отдельной искоркой, каждая искра — пронзительным светом, который менял формы и направлял взгляд вверх к двадцати украшенным драгоценностями минаретам.