Фонтан
Шрифт:
– Что надо сказать, Григорий?
И Рощин неестественно шепелявым голосом ответил:
– Спасибо большое, дяденьки и тётеньки, я буду беречь его очень-очень, буду протирать тряпочкой, поставлю на него звоночек и буду звенеть.
В зале ещё стало больше всхлипов и умилённых улыбок. Затем ведущий в жёлтом галстуке повернулся к Колосову и поднёс микрофон к его рту:
– А вот и Ярослав, о чём он всю свою маленькую жизнь мечтает, а?
Тут, под пристальные взгляды, Колосов увидел, что все люди в зале смотрят на него словно манекены, неживыми взглядами. Гришка же, сидя на велосипеде, также смотрел на него, нахмурив брови и пряча грустное выражение лица.
– О чём же мечтает Ярослав? – переспросил ведущий.
Колосов поднял глаза к прожекторам и после, смотря в объектив камеры, выдавил из себя несколько слов:
– Я мечтаю о том, чтобы она вернулась…
Неожиданно он проснулся.
Он проехал лишние две остановки, придётся пройтись пешком. Он делал всё как на автомате: вышел из трамвая, прошёл целый квартал, и лишь когда подходил к двери Рощина, нажимая на звонок, выпустил из лёгких:
– Чтобы она вернулась…
Рощин выглядел как всегда: непричёсанные волосы, небритое лицо, старая футболка и спортивные с заплатками штаны. На груди у него висел непонятный талисман, чем-то напоминающий шестерёнку от старых часов. Взгляд его был такой же, как у Сальвадора Дали, только без усов. В принципе, он и пытался быть похожим на того – так же увлекался живописью, только больше в графическом стиле, вёл такой же образ жизни.
– Мир тебе, Бразе мой! – с улыбкой встретил его Рощин в дверях и тут же добавил:
– Проходи быстрее, не задерживайся, а то я от хозяйки уже неделю прячусь. Должен ей за два месяца.
Они прошли в его комнату, где был полнейший беспорядок. Тут можно было найти что угодно: камеру для мотоцикла, ложку, мухобойку с журналами, разобранную игровую приставку, паяльную станцию, пробки, зонтик, всевозможные штекеры и провода. Всё это богатство освещалось ярко-зелёной лампой, стоящей на столе, возле закрытого плотными шторами окна.
– Проходи, чувствуй себя как на планете Земля, ну или как у себя дома, – съязвил Рощин.
Открыв маленький холодильник, он достал две бутылки пива.
– Возможно, с этим будет легче рассказывать, – сказал он и тут же подмигнул.
Прошло около двух часов, всё это время Рощин слушал внимательно – не перебивал, раскуривал трубку, при этом периодически кивая.
– Её уже со вчерашнего дня нет дома. Нет ни звонков, ни сообщений, ничего, полнейшая тишина.
После непродолжительного молчания Колосов спросил:
– Кстати, как продвигается твоё компьютерное искусство? Как последняя программа? Удачно разошлась по Сети?
Опустив глаза, Рощин пододвинулся в кресле поближе к нему и ответил:
– Купили за десятку, хотелось больше, но не давали. Хотя я над ней целых три ночи трудился, столько кофе выпил, уже прямо видеть не могу. Вот такая экономика, прибыль моя составила всего лишь половину, представляешь! – Он говорил, недовольно сжав губы, и качал головой. Прищуриваясь, он посмотрел на Колосова и спросил:
– Ну а ты как, помимо этих проблем? Как работа в мастерской продвигается? Как там Мудак, или, как там его, – Рудак? Что у него нового? Ёрзает, наверное, боясь, что ты его прижмёшь?
Немного поразмыслив, Колосов сделал глоток холодного пива и ответил:
– Рудак недоволен последним заказом. Нужно было выполнить фигуру Богдана Левса, болгарского певца. Ты знаешь, какие у меня работы получаются, когда меня торопят в приказном порядке. Он увидел Левса и рассвирепел. Как кабан заметался по мастерской, сказав, что не заплатит мне ни копейки за весь месяц. Я уже привык, с самого начала он был таким, другого и не ожидал. Обмолвился о том, что, как только найдёт другого мастера, даст мне под зад.
– И как, выдержал? – удивленно спросил Рощин.
– Он начальник, а это моя мечта – работать мастером восковых фигур.
Неожиданно, Колосов вспомнил последнюю картину и почувствовал, как скулы сжимаются сами по себе, он поморщился, как после укуса лимона.
– А так я по-прежнему подрабатываю грузчиком в гипермаркете. А начальники, они везде начальники. Марину жалко, не выдержала подобного натиска. Мы-то с тобой ладно – уже с детства поняли, кто мы есть в этом мире. Она мечтала совсем не о такой жизни. Сначала школа, колледж. Везде хорошистка, а теперь вот начальник, почти её ровесник, по каким-то личным мотивам разрушает её жизнь. Все начальники – превосходные современные инквизиторы, они могут без малейших терзаний совести кого угодно спустить в унитаз, облив перед этим помоями.
Самое ужасное, что я не могу ей ничем помочь. Я привык выживать один, и мне уже как микробу не страшна ни одна вакцина. Но она совсем другая – домашняя, семейная, милая, воспитанная любящими родителями. Для неё мир был красивой живой картиной. А тут такое…
Гришка, выслушав Колосова, удивлённо поднял брови и проговорил:
– Я всё понял, друг мой. Весь твой мир крутится вокруг одной мечты – о величайшей любви. Искренней любви ты ищешь всю свою жизнь, из-за этого тебе тяжело отпускать то, что не твоё. Всё течёт и меняется, поэтому оставь эти переживания. Если она любит, то вернётся. Если же нет, то прими это как должное. Я вот, например, человек простой. Для меня истина находится в обычном ритме жизни, если что-то ищу, то только ради самого поиска. Именно поэтому для меня любовь – наслаждение на один вечер, она замечательная, но, к сожалению, обречена на погибель. И этим она прекрасна вдвойне. Советую тебе продолжать лепить и не слушать никаких Рудаков. Не по приказу, а по состоянию души. Работай, откладывай, люби – но только целый мир, а не что-то определённое в нём, играя в непонятную игру полов. Всё будет хорошо, Маринка найдётся, а я приду к вам в гости. Возьму с собой что-нибудь эксклюзивное, и все мы счастливо погребём на лодке по течению реки нашей жизни.
Подумав немного, он добавил:
– Я часто вспоминаю один случай. Рощин посмотрел на Колосова и продолжил:
– Помнишь, когда нам с тобой было по шестнадцать лет, мы впервые почувствовали и вдохнули глоток свободы, выйдя из стен интерната. В тот вечер мы на радостях тут же побежали в город и по пути к самому ближайшему ларьку между двух хрущёвок стали свидетелями неприятной картины. Трое молодых и наглых отморозков с усердной жестокостью избивали ногами престарелого бродягу. Тогда я решил заступиться за него, пытаясь решить конфликт без кулаков, просто попробовать отпугнуть их, хотя они были лет на пять старше нас. Помню, страшно не было, заступился, значит, так и должно было произойти – не мог я пройти мимо. Но после непродолжительной беседы их агрессия была переключена в мою сторону. Всё, что мне удалось тогда, – это ударить одного, но я тут же был сбит с ног, и затем меня избивали уже с бродягой за компанию. Помню, как я тогда бесился от того, что ты ходил за мной по пятам, прямо как бродячий щенок. После нашего выхода из интерната я не знал, как от тебя избавиться. Мне не нужен был такой попутчик, к тому же ты мало говорил. Тогда я решил, что подпоив тебя, смогу скрыться навсегда, подкинув тебе напоследок денег.