Фонтаны на горизонте
Шрифт:
Флотилия взяла курс на юг. Разделка последнего кита была закончена. На чисто вымытых площадках никого не было. Холодный северный ветер загнал всех вниз, в теплые каюты. Только на задней площадке повара всех трех китобойцев опаливали огромного кабана, которого откармливали в течение всего рейса.
Ворочай медленно. Смотри, чтобы кожа не потрескалась, — командовал дядя Митя.
Горьковатый дымок паленого щекотал ноздри. Степанов засмеялся:
Слюнки бегут.
На базе чувствовалось праздничное оживление. Хлопали двери кают, женщины пробегали с утюгами.
Рабочие посмеивались:
Наш Ли Ти-сян стрижет и бреет китов и китобоев.
А нерпу ты можешь побрить? — спрашивал китайца белобрысый парень, заранее улыбаясь в ожидании, что тот скажет что-нибудь смешное.
Но бригадир презрительно прищурился:
— Нерпа брить моя могу, — дурака брить не могу. Раздался взрыв хохота. Не мог удержаться от смеха
и Степанов. В хорошем настроении он пошел к себе в каюту: дело завершено, план выполнен, все люди наслаждаются заслуженным отдыхом. Помполит вдруг почувствовал, как сильно он устал.
Гудок «Приморья» напомнил Михаилу Михайловичу, что нужно идти на торжественный вечер. Когда помполит пришел в клуб, там собрались уже почти все команды китобоев. Над сценой ярко горел лозунг: «Ударникам китобойной флотилии — пламенный привет!»
С праздником! — поздравляли Степанова с разных сторон.
Под аплодисменты в президиум избрали Данилова, Ли Ти-сяна, Орлова, Нильсена, Гореву, Журбу. Потом все очень внимательно слушали доклад Северова. И каждый чувствовал что в общих итогах первого промысла первой советской китобойной флотилии — сто девяносто шесть добытых китов — есть частица его труда. Только один Грауль не разделял общего мнения. Он сидел на передней скамейке и холодным, равнодушным взглядом посматривал на президиум.
Капитан-директор сказал, заканчивая речь:
Сегодня мы чествуем советских китобоев, осваивающих новое для них дело. Своей ударной работой они привели флотилию к крупной трудовой победе. Но это, товарищи, только начало, первый шаг. Впереди большая работа. Наша флотилия должна стать лучшей в мире!
Станет! — прогудел Данилов.
Северов вручал билеты ударников лучшим людям флотилии. Андерсен молча принял красную книжечку и, неловко держа ее в своих больших руках, вернулся на место, такой же пунцовый, как книжка. Аплодисменты, которыми наградили его собравшиеся, разволновали старика. Его глаза застилал туман. Впервые в жизни Андерсену аплодировали, и не за какой-нибудь выдающийся подвиг, а за работу, за ту работу, за которую он получает деньги.
Дошла очередь и до Нильсена. Степанов, зачитывавший список, назвал его имя:
Мистер Нильсен!
Раздались еще более громкие аплодисменты. Гарпунер подошел к столу и, повернувшись к затихшему залу, с трудом, но внятно произнес:
Вы сделали меня настоящим китобоем и счастливым человеком. Спасибо! Я теперь есть советский гарпунер!
Ура Нильсену! — раздалось из зала.
– Ура! —.подхватили многие десятки голосов. Андерсен недоумевал: «Я ведь убил больше китов, чем Нильсен, а мне не кричали «ура». Почему?»
Журба, оглушительно хлопая в ладони, наклонился к Андерсену и прокричал:
— Вот видишь, как Нильсена возносят! Он первый соревнование начал.
Андерсен уловил только одно слово «соревнование» — и сказал себе, что на следующий сезон он не опоздает начать это дело раньше всех.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
1
Китобойная флотилия проходила мимо мелких островков. На них желтоватыми точками блестели редкие огни деревушек японских рыбаков, у берегов ходили рыболовные суда — кавасаки, сейнера... Было мирно и тихо.
«Шторм» шел в кильватере, замыкая колонну. Несмотря на то, что впереди были видны гакобортные огни флотилии, Можура часто сверялся по карте. Он вел «Шторм» с такой точностью и аккуратностью, словно сдавал экзамен по судовождению.
Не доверял Можура, как и все китобои, ни мирному виду островков, ни тишине. Можура был уверен, что за флотилией сейчас следит не одна пара глаз, сверкая линзами биноклей. Недаром с наступлением темноты все ближе подходят рыболовные суда — одни отстают, другие идут навстречу.
Теплый ветерок приятно обдувал лицо. Чувствовалось теплое течение. Море было точно усыпано миллионами блесток — голубоватых, серебристых, зеленых.
Можура ходил по мостику, заложив руки за спину, с биноклем на груди. Временами с грохотом полз в роликах штуртрос. Из открытого светового люка машинного отделения упругой струей шел теплый воздух с запахом масла. Доносились тяжелые вздохи машины. Как большая оса, жужжала турбодинамка.
Неожиданно из темноты наперерез «Шторму» вырвался кавасаки.
— Лево руля! — дал команду Можура.
Китобоец, зарываясь в воду, круто взял влево. Столкновение с японским судном было предотвращено. Слива погрозил кулаками в темноту.
За эти штуки у нас в Одессе фотографию портят! — крикнул он.
Вот черти, — возмущался Можура. — Ну, куда, дьяволы, лезут! Прямо под форштевень. Перережем пополам» как бритвой!
Китобоец разрезал темноту ходовыми огнями.
Это политика, — сказал Курилов. — Вот стукни мы такую галошу — она на дно, команда на шлюпки. У них они наготове! И на берег! А завтра на весь мир затрубят: «Караул! Советское судно таранило мирных рыбаков». Или еще хуже — не успеешь оглянуться, как их миноносцы подлетят.
Слева вырисовывались контуры небольшого островка. За кормой от вспененной винтом воды стелилась горящая беловатыми огоньками лента... Вдруг китобоец замедлил ход, точно его задержала невидимая рука.
Дрынь! Дрынь! — зазвонил телеграф. — Стоп машина!
Судно остановилось.
На палубу выбежали свободные от вахты моряки.
Что случилось?
— Погасить палубные огни! — скомандовал Можура. На судно навалился густой мрак. Капитану было ясно:
японцы поставили перед китобойцем крепкие сети, и судно намотало их себе на винт. Можура приказал: