Фонтенбло
Шрифт:
Мармонтель в своих мемуарах вспоминает об одном из таких типичных приемов в Фонтенбло у фаворитки Людовика X V. Как-то сам автор воспоминаний вместе с аббатом Берни навестил маркизу во время ее утреннего туалета.
Аббата мадам де Помпадур приняла особенно ласково, в качестве приветствия нежно потрепав его по щеке.
«Bonjour, аббат, – улыбнулась она, а потом более серьезно обратилась к Мармонтелю: – Bonjour, Мармонтель».
Тогда Мармонтель был никому не известным, непризнанным писателем, и пришел он, чтобы показать маркизе одну из своих рукописей. Маркиза благосклонно приняла его сочинение, пообещав прочитать его в ближайшее время. Когда же Мармонтель снова пришел к ней за рукописью, маркиза, едва увидав его, оставила толпу придворных, которая
– Господин Мармонтель, мне хочется надеяться, что своих друзей вы не забудете, когда возвыситесь.
Об особом отношении мадам де Помпадур к писателям красноречиво свидетельствует и тот факт, что Вольтер имел собственные комнаты в Фонтенбло. Обладая таким прекрасным другом, как маркиза, он рассчитывал провести в королевской резиденции остаток жизни в мире и покое. Такое было вполне возможно, поскольку она освободила от материальных забот и Мармонтеля, предоставив ему небольшое жилье, о котором писатель говорил: «Там прошли самые счастливые и плодотворные годы моей жизни».
Что же касается Фонтенбло, то там можно было прекрасно работать представителю творческой профессии уже хотя бы потому, что в замке имелась замечательная библиотека, которая, к счастью, уцелела во время революции 1789–1894 годов и дошла до настоящего времени в нетронутом виде. К тому же двор в Фонтенбло, всегда такой оживленный, давал возможность затеряться в толпе, таким образом на некоторое время исчезнуть совершенно и заниматься исключительно литературным трудом.
И все же Вольтер оказался настолько опрометчивым и недальновидным, что сам подпилил сук, на котором сидел, хотя это свойство характера мешало ему всю жизнь (как принято говорить, «ради красного словца»…). Вольтер, не удержавшись, написал стихотворение достаточно бестактное, почти неприличное. Оно появилось после победы Людовика XV при Берг-оп-Зооме (1747) и посвящалось отношениям монарха и его фаворитки:
И Вы, и Берг-оп-Зоом – непобедимы,И уступить готовы только королю.Победой окрыленный, в объятья Ваши он спешит.За ратные труды его награда в Вашем сердце ждет.Триумф его ничто уж не затмит.И счастье Ваше день ото дня растет.Едва королевская семья прочитала эти строчки, стало ясно, что мирному проживанию Вольтера в Фонтенбло настал конец окончательно и бесповоротно. Ярость королевы, принцессы и дофина были просто неописуемы, а король чувствовал себя поставленным в крайне неловкую ситуацию.
Мадам де Помпадур, конечно, вряд ли могла разделить чувства королевской семьи; думается, в глубине души она готова была целиком и полностью согласиться с Вольтером, но ей пришлось принять вид раздосадованной особы. А что еще ей оставалось делать, когда атмосфера в Фонтенбло накалилась до крайней точки кипения? В результате Вольтеру пришлось срочно паковать свои вещи и уносить ноги, пока не поздно. Он уехал к гостеприимному королю Станиславу в Люневилль, а мадам де Помпадур вздохнула с облегчением, поскольку ей наконец-то представилась возможность хотя бы немного отдохнуть от взбалмошного философа. Тем временем какая-то добрая душа сообщила маркизе, что ее учитель и старый приятель Кребийон находится в большой нужде и вынужден влачить нищенское и жалкое существование. Говорят, что он жил в своем крохотном поместье всеми покинутый, в компании собак, которых очень любил.
– Как такое могло случиться, что Кребийон оказался в нужде? – воскликнула маркиза и сейчас же приступила к активным действиям. Вскоре благодаря ее стараниям Кребийону была назначена пенсия, и, кроме того, мадам де Помпадур обратилась к нему с просьбой, чтобы тот проследил за образованием Фан-фан. В королевской типографии за короткий срок было издано собрание сочинений старого писателя. Когда Кребийон явился к маркизе, чтобы отблагодарить ее за помощь, то застал ее тяжело больной. Мадам де Помпадур, однако, нашла в себе силы принять его, хотя бы и лежа в постели.
Как только старик нагнулся, чтобы поцеловать ее руку, как в спальню вошел Людовик.
– Боже мой, мадам, я пропал! – воскликнул в ужасе Кребийон.
– Сам король застал нас вместе!
Людовик оценил шутку, и Кребийон с того дня стал очень симпатичен и ему. Он поддержал фаворитку, когда та обратилась с просьбой написать для «Каталины», пьесы, которую Кребийон начал очень давно, но так и не закончил, заключительный акт. Маркиза прекрасно понимала, что человек гораздо охотнее примет деньги в качестве платы за свой труд, нежели как пенсию. Старик принял предложение с удовольствием и за короткое время завершил работу над пьесой. Затем мадам де Помпадур устроила небольшой прием в Фонтенбло, и драматург зачитал свою уже оконченную пьесу. Не прошло и месяца, как по приказу короля «Каталина» была поставлена в «Комеди Франсез».
Об этом событии услышал и Вольтер, гостивший в Люневилле. Его исступленной зависти не было предела. Он вообразил, что подобную акцию маркиза устроила с одной-единственной целью – отомстить ему. Чем больше он думал об этом, тем больше укреплялся в том мнении, что мадам Помпадур всеми средствами старалась сделать ему как можно больнее, и в конце концов до такой степени распалился, что готов был убить ее (конечно, если бы в этот момент маркиза каким-нибудь чудесным образом подвернулась ему под горячую руку).
Как водится, Вольтер не скрывал своих чувств, да и не умел никогда делать этого, а потому в Париже очень скоро узнали о его злобе, и, естественно, не только его почитатели, но и недруги. Последние немедленно постарались сделать все возможное, чтобы укрепить его в нелепом подозрении, будто мадам де Помпадур хотела помучить опального философа. Они хором твердили, что «Каталина» – это несравненная пьеса, шедевр, хотя если говорить начистоту, то она была откровенно слабой. Помимо всего прочего, написано произведение было в старомодном духе и тем вычурным языком, на котором не говорили со времен классицизма. В результате постановка выглядела претенциозной и нелепой. Мадам де Помпадур не могла не отдавать себе в этом отчета, а потому премьеры ожидала с тревогой. Увидеть «Каталину» собрался весь цвет общества, «золотая молодежь», которая во все времена больше интересовалась друг другом, чем какой-то пьесой. Однако существовали еще и критики, и именно они внушали маркизе самые большие опасения. После театра она отправилась к себе домой, а король организовал мальчишник. В десять вечера к нему пришла взволнованная маркиза.
– Ну, что вы скажете? – спросил Людовик. – Удалось нам выиграть наше дело? Премьера оказалась успешной?
– Полный успех, – ответила маркиза.
Едва узнав последнюю новость, Вольтер мрачно сказал:
– Я допускаю, что премьера прошла успешно, но, ручаюсь, второго представления Кребийону не видать.
Он снова ошибся, поскольку вслед за первым представлением прошло и второе, и третье, а всего двадцать – фантастическая для того времени цифра. Вольтер ворчал: «Я никогда не прощу маркизе, что она взялась поддерживать этого старого сумасшедшего».