Формула Кошачьего царя
Шрифт:
Жаров повернулся, чувствуя спиной прохладный мартовский воздух, идущий из окна плотным потоком. Лидочка все так же сидела на краю кровати, ждала. Он подошел и сел рядом, погладил ее по загривку, потянулся поцеловать, но Лидочка вдруг отвернула лицо.
– Подожди. А теперь вот мне холодно. Иди-ка, лучше, закрой окно.
Так, подумал Жаров. Девушка ломается, что вполне в стиле маленьких принцесс. Но желание дамы закон, тем более – в такой момент.
Жаров вскочил и с треском захлопнул окно, уже не глядя на дальний пейзаж.
В следующий миг выяснилось, что он ошибался. Где-то за стеной послышался хриплый, ужасно громкий, отчаянный вопль.
– Это она, чтоб ей пусто было! – воскликнула Лидочка, вскакивая. – Что там еще у нее стряслось?
Жаров вдруг понял, что никакой райской ночи не предвидится, поскольку, судя по силе криков тетушки, с нею происходило нечто совершенно ужасное, и что это ужасное затянется надолго, в самый раз – на всю оставшуюся ночь.
В обширном коридоре этой дореволюционной квартиры был настоящий простор для истерики. Старая женщина металась от стены к стене, то причитая, то жалобно воя.
– Убили! Убили родного моего! – только и сумел разобрать Жаров.
Где следователь, там и убийство, успел подумать он, выйдя из комнаты Лидочки, пока старушка не бросилась на него.
– Ты! Ты – убил? У-у, журналюга проклятая!
Тетушка заколотила по груди Жарова маленькими сухими кулачками. Жаров отворачивал лицо, боясь, что сейчас ему выцарапают глаза, поскольку, как он заметил, когти у старушки были весьма длинные.
– Кого убили, Анна Трофимовна? – с преувеличенным волнением спросил Жаров, каким-то шестым чувством понимая, что здесь происходит не трагедия, а фарс.
Меж тем коридор заполнялся фигурами котов, они все прибывали, выходя из комнаты тетушки, из соседней, «кошачьей» комнаты, поскольку в своих метаниях тетушка успела распахнуть и эту дверь.
Коты шли по тускло блестящему паркету, прыгали на тумбочку, скидывая с нее обувь, бросались на стену, скатывались на пол… Одна крупная кошка, пятнистая, словно корова, принялась валяться посреди коридора, широко размахивая лапами.
– Пушистик мой! – рыдала старушка у Жарова на плече, уже утратив агрессию. – Совсем извести меня хочет, – гнусаво протянула она. – Извести и отобрать квартиру. Это она убила моего Пушистика!
Лидочка, услышав бормотание тетушки, с досадой махнула рукой, повернулась и ушла к себе. Так, – подумал Жаров. – Следовательно, меня уже исключили из числа подозреваемых.
Закрывая лицо ладонью, Анна Трофимовна указала на дверь своей комнаты. Жаров недоуменно заглянул туда. Он не сразу заметил в нагромождении мебели то, что вызвало все эти бурные чувства.
У восточной стены комнаты был старинный камин, вряд ли хоть раз использовавшийся в современном мире центрального отопления. В жерле камина, на тонкой белой веревке неподвижно висел задушенный кот.
– А я всегда думал,
Действительно, на крыше дома, не раз ремонтировавшейся, давно уже не было никакой каминной трубы. Следовательно, она обрывалась на чердаке, и кто-то спустил труп кота оттуда.
Жаров прошел в комнату, нагнулся над камином. Зрелище было отвратительным. Петля, связанная каким-то замысловатым узлом, так стягивала шею бедного зверька, что казалось, будто голова вот-вот отломится. Лапки сложены на груди, глаза стеклянно блестят, улавливая свет люстры.
Жаров осторожно подергал веревку, уходящую в дымоход. Крепко за что-то зацеплена.
– Когда это случилось, как? – с участием проговорил он.
Старушка прошла в комнату, села в кресло, повернувшись спиной к камину, чтобы не смотреть.
– Только что. Я тут вязала вот, – Анна Трофимовна потрясла малиновым клубком. – Слышу: шорох. Оглядываюсь: из камина сыплется труха. И тут, прямо во всей этой трухе появляется Пушистик! Она все, она! – повторяла старушка, указывая в сторону, где была спальня Лидочки.
Жаров-то уж точно знал, что в гибели Пушистика Лидочка никак неповинна.
– Ясно, – сказал он. – Преступник, возможно, еще наверху, на чердаке. Сейчас я его возьму.
Жаров уже шел к выходу, говоря эти слова. Тут раздался настойчивый звонок. Жаров распахнул дверь и увидел целую толпу. Судя по домашним одеждам незваных гостей, это были соседи, кое-кого из них Жаров знал, не раз бывая в этом условно гостеприимном доме.
– Геннадию Георгиевичу салют! – бросил Жаров, на ходу пожимая руку статному седому старику и, не дожидаясь вопросов, бросился вверх по лестнице. В нестройном ропоте соседей он услышал, как Геннадий Георгиевич приветствует хозяйку своим хорошо поставленным голосом офицера запаса.
Миновав дверь кладовой, откуда тянуло гнилью, затем дверь в башенку, где также была квартира, значившаяся под номером шесть, Жаров оказался перед чердачной лестницей. Люк был распахнут, в черном квадрате гудел сквозняк. Жаров поднялся по лестнице и выпрыгнул на чердак, шурша керамзитом. В темноте что-то знакомо блестело, принимая короткий луч света с улицы, отблеск углового окна на первом этаже, как раз того самого, за которым была теплая, уютная Лидочка… Жаров едва узнал электрическую лампу, висевшую на витом шнуре. Ага, значит, где-то должен быть выключатель.
Разыскав его, древнее эбонитовое устройство с поворотным рычагом, Жаров осветил чердак, мгновенно осмотрелся и понял, что тут никого нет. Если, конечно, убийца не скрывался за обломком каминной трубы.
– Эй, ты! – крикнул Жаров. – Счас я тебя…
Но чердак был и вправду пуст: за трубой был все тот же керамзит и вековая пыль. Отсюда, с торца, оба колена чердака просматривались довольно хорошо, хотя и были завалены каким-то хламом, но все же недостаточно, чтобы спрятать человека.