Формула Кошачьего царя
Шрифт:
Ладно, – решил Жаров. – Не хочет пускать – его полное частное право, тут поговорим…
– Дверь не заперта, – начал он. – И замка нет. Кстати, почему? Кто замок-то вывернул?
– Кто-кто… – будто с возмущением ответил Карасик. – Сам я и вывернул, когда есть было нечего. На барахолку отнес.
Жаров помолчал.
– Вы тут случайно кота не видели? – начал он подбираться к новой теме.
– Какого кота? Их тут множество…
– Серого, дымчатого. У него еще веревка на шее.
– Нет, – сказал Карасик, – не пробегал.
Жарова
– Он и не мог пробегать! Его задушили и спустили в каминную трубу.
– Надо же! – воскликнул Карасик. – Неужто к старушке в трубу?
– А вы откуда знаете?
– Да тут и нет никакой другой трубы.
– А правда ли то, – чуть возвышая голос, продолжал Жаров, – что вы грозились передушить всех котов из второй квартиры?
– Ну, было дело…
– Значит, с почином?
– Это какое-то недоразумение… – залепетал Карасик. – Я грешен во многом, но… Неужто вы думаете, что я это я?
– А кто?
– Откуда мне знать?
– Я только что с чердака. Там полно твоих следов. Зачем это ты ходишь на крышу, а?
Говоря так, Жаров невольно подражал следователю Пилипенке, который всегда переходил с подозреваемым на «ты». Он увидел, как кровь отхлынула от лица карлика, его руки задрожали. Жарову вдруг стало жалко этого человека.
– Я это… – сказал Карасик, казалось, не замечая такого неожиданного сближения с незнакомцем, его грубой фамильярности. – Сижу там, воздухом дышу. А разве нельзя?
– А кого ты там, между прочим, высматриваешь все время? Уж не пресловутое ли чудовище с пустыря?
– Какое ж оно пресловутое! – хмыкнул Карасик. – Оно вообще не водное, а по земле перемещается.
– Как? Ты его видел?
Карасик помолчал, глядя в сторону, затем поднял на Жарова голову и ответил решительно:
– Видел. И множество раз.
Жаров с удивлением смотрел на этого маленького человечка, а тот, высоко задрав голову, твердо сжав губы, вылупил на него свои и без того довольно-таки круглые глаза.
Это не может быть массовым психозом, – с волнением подумал Жаров. – Значит, все-таки есть какое-то животное или одичавший, обезумевший человек…
– Расскажи-ка подробнее. Кого ты видел? Как он выглядит?
– Пустырник-то? Ну… – Карасик развел руками. – Трудно так вот точно сказать. Я его всегда издали видел. И всегда вечером, когда темнеет.
– Какой он? На кого похож?
– На паука.
Жаров вздрогнул.
– Ты хочешь сказать, что по пустырю бегает большой паук, и ты ясно видел его с крыши?
– Не ясно. Я же говорю: он в темноте бегает.
– Какого размера этот мутант? С кошку, с собаку?
– С человека.
На секунду Жарову показалось, что перед ним настоящий безумец.
– Сколько у него лап?
– Я не считал.
– Так что – точно много лап, как у паука?
– Он и есть паук. Много у него лап.
Это уже совсем никуда не годилось. Если орангутанг или кто-то там сбежал
– Хорошо, – сказал Жаров и достал из кармана платок, раскрыл его. – Это принадлежит тебе?
Карасик мельком глянул на комочек белого вещества и отрицательно замотал головой.
– Я, конечно, знаю, что это такое, но… Это не мое.
– И что же это такое? – спросил Жаров.
– Пластика.
– Я и сам вижу, что пластика. Художественная пластика, из которой можно лепить всякие фигурки. Но как она оказалась на твоем чердаке?
– Так уж и на моем. Там кто угодно ходит. Дети соседские могут. Или бандюган какой-нибудь забрался, слепки с ключей делать. Почем я знаю?
Жаров спрятал пластику в карман, кивнул на прощанье Карасику и сошел вниз по лестнице. На площадке он остановился и выглянул на улицу. Отсюда, из центральной части дома, хорошо просматривались оба его крыла. Так и есть: окно Лидочки было темным. Следовательно, она со своим шкипером уже легла.
Пакостно на душе. Проходя мимо двери Лидочки, он с грустью глянул в сторону этих якобы райских врат…
Дверь была приоткрыта. В щели светились серые злобные глаза. Жаров не сразу понял, что они принадлежат Анне Трофимовне.
– Вы были на чердаке? – тихо спросила она.
– Да, – ответил Жаров.
– А к нему заходили?
– Да, навестил… – Жаров сразу понял, кого имеет в виду старушка, понял также, что это зловещее к нему, означает, что Анна Трофимовна, как и Лидочка, подозревает Карасика. – Он тут, наверное, и не при чем, – произнес Жаров, правда, его слова прозвучали фальшиво.
– Я уверена, что это сделал он, – прошипела Анна Трофимовна. – И я уверена, что он не останется безнаказанным.
Дверь клацнула. Внутри квартиры послышалось шарканье старушечьих шагов. Тихо мяукнула кошка.
Жаров сбежал на улицу Блюхера, поймал машину и домчался до редакции.
Что за дурацкая идея иметь в баре представительское виски? Все это виски порой приходится представлять ему самому.
Жаров проснулся на своем неизменном кожаном диване, под неизменной солдатской шинелью. Первое, что он увидел, сфокусировав взгляд, была, из тумана набирающая резкость и массу, ополовиненная пузатая бутылка. Жаров застонал.
Поднявшись, он сделал несколько нетвердых шагов к столу, взял бутылку и, держа ее на отлете, словно собираясь вышвырнуть в открытую форточку, донес до холодильника, где и похоронил, надеясь, что весьма надолго. По пути, между прочим, ткнул в кнопку компьютера. Пока умывался и чистил зубы, агрегат, ворча внутри своим подвижным железом, настроился на ровно гудящую бодрость.
Жаров утвердился в кресле. Был четверг, второй, назначенный самому себе выходной: у всех нормальных людей – рабочий день. Время – девять пятнадцать.