Формула любви
Шрифт:
– Жизнь банальна, – так и сказала она.
– Конечно, если ее не занимать ничем, – кофе в моей чашке уже остыл. Я подозвал официанта, чтобы сделать новый заказ. Когда он ушел, я вновь вернулся к нашему разговору. – Конечно, банальна.
– Ты – творческий человек, тебе легко занять себя. Я же не умею ни писать, ни петь, ни рисовать, – она вздохнула, и, разболтав в чашке остатки кофе, допила ее.
– Еще? – Я указал на чашку.
– Да, пожалуйста.
Как раз подошел официант с моим заказом, и я попросил его принести еще одну чашку для Дианы.
Мне всегда казалось, что сама жизнь дана не потому, что так заведено законами природы, а потому, что на свет всегда
Но если это все преодолеть, вырваться из окружающей действительности, создать свой мир, не похожий на другие, не забывать то, чему учился в детстве и развивать, развивать, развивать полученные навыки – человек будет счастлив в творчестве, и жизнь заиграет всеми цветами радуги.
Пауза затянулась и, кажется, надо было что-то сказать. Диана вытянула из пачки тонкую ментоловую сигарету.
– Знаешь, нет ничего лучше кофе с сигаретой. Это бодрит.
И очень вовремя подошел официант и поставил перед Дианой чашку с горячим латте, на взбитой молочной шапке шоколадной крошкой был нарисован котенок. Она кивнула и улыбнулась.
– В детстве я была талантливым ребенком, – будто прочитав мои мысли, начала она. В руке у нее мелькнул огонек зажигалки, и в следующую секунду она выпустила в пространство перед собой узкую струю дыма, сделала маленький глоток еще горячего кофе. – Ну, когда мне было четыре или пять лет – сейчас я точно и не вспомню – мама наняла мне учителя музыки. В доме у нас стоял старый черный рояль еще с незапамятных времен – выбрасывать жалко, а держать в доме незачем, если на нем никто не играет. Я помню тот день, когда в дом пришел настройщик. Потренькал по струнам, что-то подкрутил. Он бил маленьким молоточком по струнам, и они отвечали ему такими звуками, не похожими ни на что. А потом сел и сыграл Моцарта. Это я, конечно, позже узнала, что это был Моцарт, а тогда это для меня было просто волшебством каким-то. Потом настройщик ушел.
Я залезла на стул, на котором сидел Волшебник – это я его так для себя назвала – Волшебник. Я забралась на его стул, положила руки на клавиши и, ожидая красивой музыки, нажала на них. Боже мой, это был самый ужасный звук, который я слышала в жизни. – Диана расхохоталась, вспомнив этот момент. – Я еще подумала, как же так, почему у него получилось, а у меня нет? Я нажимала и нажимала на клавиши, всякий раз пытаясь уловить хотя бы один звук из той прекрасной мелодии, которую играл он. На звуки этой музыкального торнадо в комнату вошла мама. Она-то мне и объяснила, что музыка получается лишь тогда, когда умеешь играть.
На следующий день в доме появился учитель музыки. И уже довольно скоро я могла играть гаммы и этюды. Но мне не давали играть настоящую музыку. Я не знаю почему. Ведь гаммы и этюды – это механика, а Моцарт, Шопен, Бах – это искусство. И потому я сама начала подбирать на слух. У моей подружки оказалась хорошая коллекция пластинок. Я брала некоторые из них у нее на время, слушала, подбирала. И вот, настал день, когда я могла сыграть что угодно. Мои пальцы не боялись ни классики, ни рок-н-рольных
Вот тут-то пришло первое разочарование. Мне некуда было расти дальше, думала я. Наскучило, надоело. Все это вдруг, в один день стало неинтересно, и я бросила все свои занятия музыкой. Навсегда.
В принципе, это первое разочарование и положило начало моей скуке. Я опять что-то начинала, доходила до самого верха и бросала, потому что не пыталась открыть что-то новое в уже созданном.
– Значит, ты тоже творческий человек.
– Ты и правда веришь в то, что говоришь? – Ее губы дрогнули, скривившись в улыбке.
– Все, что ты рассказала…
– Жизнь банальна, если ты не можешь открыть в ней новые грани. А если гениальный человек, что так гениален во всем, не хочет развиваться дальше, то он обычный жлоб, как и все остальные.
Я пожал плечами.
– Ты сумел двигаться дальше. Я рада. Я правда рада! Идем?
Она затушила недокуренную сигарету прямо о блюдце, встала, подхватила свою сумочку.
– Идем. – Я сделал знак официанту, бросил деньги на стол.
Мы вышли в вечерний Манхеттен. Клерки, менеджеры среднего звена спешили домой. В офисах постепенно гас свет – квадратные окна погружались в темноту одно за другим. В Большом яблоке постоянно чувствуешь себя маленьким червяком. Толпа становилась, то больше, то почти рассасывалась. Все они спешили из своих пропахнувших кофе и озоном офисов домой – к уюту, теплу, большому телевизору в гостиной. Лишь мы с Дианой словно бы нарушали их ритм, сбивая с такого правильного распорядка, заведенного однажды. Шли против движения. И нам как будто было невдомек, куда и зачем спешит эта толпа.
Диана обернулась в мою сторону и одними губами произнесла:
– Я хочу тебя!
* * *
Я продолжал смотреть вдаль даже когда желтое такси Дианы скрылось из вида. Солнце медленно садилось в океан, заливая ярким оранжевым светом вечереющий Манхэттен. Сотни людей покидали свои душные офисы, наполняя улицу шумом голосов и серыми пиджаками. Машины привычно поднимали пыль, следуя указующим сигналам светофоров. И вся эта чудная смесь, переливающаяся множественным количеством цветов, пахла потом, бензином, свежеиспеченным хлебом из городских пекарен, однобаксовым кофе и бесплатными морскими водорослями с Гудзона. Мне порой, еще тогда, в моем обычном мире, было странно слышать этот запах, но, пожалуй, не сегодня. Потому что именно сегодня, мне хотелось дышать им. Дышать полной грудью, не отказывая себе ни в грамме этого затхлого воздуха. Все, может быть, и было бы в порядке, и можно было бы продолжать свою жизнь в этом несоразмерном ритме, если бы она у меня была.
Я обернулся на Себастьена. Он демонстративно поднял руку и посмотрел на часы.
– Что, уже пора?
Себастьен кивнул.
И вот мы опять стоим на крыше госпиталя.
– Надо просто оттолкнуться, а дальше воздух сам сделает свое дело. Ты понял? – Мой хранитель поправил шапочку на голове. – Постоянно срывает ветром, – пояснил он. – Не хотелось бы возвращаться.
– Давай! – выждав пару мгновений, крикнул он.
И вот, мы легко оторвались от бетонной крыши, а в следующие минуты Земля под нами начала удаляться, становясь все меньше и меньше. Скоро мы уже поднялись на высоту привычную скорее эйрбасам. Под нами плыли облака, напоминая безбрежный океан ваты. Яркое солнце светило где-то справа и еще осторожно, будто боясь вспугнуть, меня начало охватывать неимоверное ощущение легкости.