Формула жизни. Сборник рассказов
Шрифт:
– Я думала. Если это случилось раз, может случиться снова.
Боль и разочарование пришли одновременно, сплетясь в жгучий клубок. Пора было заканчивать это самоистязание. Я ответил словами пословицы - "за одного битого двух небитых дают", добавив, что выводы он наверняка сделает. Но и Нине надо будет потрудиться - хорошие отношения между людьми требуют постоянной заботы, хоть дома, хоть на работе.
Это последнее усилие окончательно опустошило меня. На душе было одиноко и неуютно. Боль ушла, как будто прогорел костер, и на её месте, как пепел, остались разочарование и досада. А потом меня начал разбирать
Она дождалась, когда я отсмеюсь, а потом просто сказала: "Прости, пожалуйста". И было видно, что она искренне сожалеет, что наше знакомство неожиданно пришло к такому концу. Я тоже сожалел, но по другим причинам. А, с другой стороны, понимал, что именно такая развязка, если и не была предрешена, но самое лучшее решение - для нас обоих. Я мог бы попробовать переломить ситуацию в свою пользу, но только зачем? Два билета на одно место в партере продать можно. Но сидеть все равно будет один.
– Да не за что просить прощения. Мне было хорошо с тобой, правда. И пусть у тебя всё сложится нормально. А я не пропаду, ты же знаешь, - Нина, чуть заметно, утвердительно кивнула. Глаза у неё были грустные.
Больше мне не хотелось говорить на эту тему. Хорошего помаленьку. Хватит с меня на сегодня устраивать чужие жизни.
Как будто исчерпав способность изъясняться словами, мои чувства вдруг объединились в протяжные, грустные аккорды "Бесаме Мучо". И стало легче.
Вскоре мы легли спать. Спать было неохота, и мы переговаривались. В один из моментов разговора она сказала: "Ты ведь не студент". О, это интересно!
– Верно. А как ты догадалась?
– В самый первый раз ты оговорился, сказал, что делаешь "своего рода" диплом. Но даже не это главное. Какой-то ты слишком независимый для студента. Студенты так себя не ведут. А ты сам по себе.
– Кто же я тогда, по-твоему?
– мне стали любопытны её дедуктивные способности.
– Я думала об этом. На работу каждый день тебе ходить не надо, и спорт для тебя тоже не основное, я же это вижу. Судя по всему, ты аспирант. И я понимаю, почему ты представился первый раз студентом.
– В яблочко!
– а что я ещё мог сказать?
– Знаешь, Нина, мне кажется, после такого жизненного урока, и слегка подправив некоторые идеалистические представления о жизни, с твоим умом тебе удастся избежать многих ловушек.
– Хорошо бы, - задумчиво ответила она. И мы продолжили разговор.
Часа в три ночи мы наконец уснули.
Спал я беспокойно, скорее дремал. Под утро окончательно проснулся. Светало. Лежа на боку, смотрел в окно, за которым медленно занимался рассвет. Тихо-тихо. На душе было ни хорошо, ни плохо - никак. Дело сделано. Точка. И не о чем тут думать. Эх, зря я остался! Надо было вчера сразу после разговора уйти. Добрался бы как-нибудь. В конце концов, на вокзале бы посидел.
Вдруг утреннюю тишину прорезал истошный вопль с улицы: "Лимитчики! Вставайте!" Лимитчиками называли рабочих, приехавших в Москву обслуживать сибаритствующих москвичей. Их прописывали на ограниченный срок, называлось "по лимиту". Слово носило пренебрежительный оттенок. Меня как подбросило. Я выглянул в окно. Внизу стоял простецкого вида мужик, похоже, подвыпивший. Посмотрев, можно ли открыть окно, быстро сообразил, как это сделать. Оконная рама отошла с шуршащим звуком.
Так! Теперь нужен метательный снаряд, и я шарю глазами по комнате. А вот и он! Рванулся к столу, схватил бутылку газировки и, вернувшись к окну, со всей силы запустил её в сторону орущего, чтобы спугнуть его. Она упала совсем близко, на газон, и даже не разбилась, но хорошо его напугала. Мужик аж подпрыгнул от неожиданности. Выругался, и побыстрее ретировался.
Я удивился своему поступку, но, с другой стороны, понимал, почему это сделал - надо было сорвать на ком-то чувство досады. Благородство, оно тоже не беспредельно.
Нина проснулась на шум, и лёжа в Вериной кровати, молча наблюдала за моими военными действиями, приподнявшись на локтях. Пройма ночной рубашки спала, обнажив плавные изгибы шеи и по-девичьи округлое плечо. В душе снова шевельнулась притихшая за ночь досада. "Зря не ушел вчера", - ещё раз пожалел я.
Когда, убедившись, что мужик остался цел и невредим, я закрыл окно и повернулся к ней, голова её уже снова лежала на подушке. Ну и хорошо. Меньше всего мне сейчас хотелось обсуждать свой поступок - с кем бы то ни было.
Я взглянул в окно. Первые красноватые лучи солнца неожиданно пробились между нижней кромкой темных облаков, украшенных понизу багряно-золотистой окаемкой, и ещё мглистым горизонтом. И почти сразу северо-восточная часть неба осветилось горячим светом, который струился все дальше и дальше, переливаясь и меняя гамму красок от сине-фиолетового в низинах до нестерпимого солнечного сияния, исходящего от быстро поднимающегося светила. Я жадно любовался зарождением дня - восход всегда вселял в меня тихий восторг, в любое время года. "Ну что ж", - вздохнув, негромко произнес вслух, чтобы хоть что-то сказать и перебить щемящее чувство, невесть откуда поднявшееся в душе. "Вот и роскошная финальная сцена - как на заказ. Все по законам жанра!"
А с вахтой обошлось. Я твёрдыми шагами шёл по коридору, а на меня, сидя в своей конторке, с открытым ртом остолбенело смотрела вахтёрша. Приблизившись, я завозмущался недовольным скандальным голосом: "Какого чёрта вы с утра мне покоя не даёте! Тумблер включить не можете, сразу электрика звать! Сами без рук что ли, на кнопку лень нажать!" - изобразил я из себя электрика на вызове. Не спеша подошёл к вахте, взгромоздил свою спортивную сумку на конторку и навис над вахтёршей: "Короче, мать! Всё сделал. Больше не звоните. По крайней мере, в мою смену". Вахтёрша торопливо, с готовностью, ответила: "Не будем, не будем!"
– Вот так, - тяжело, с чувством, сказал я, для чего мне даже не понадобились актерские способности. Сдёрнув свою сумку с конторки, не спеша сошёл вниз по ступенькам. На улице меня догнала смеющаяся Нина, которая шла сзади и наблюдала всю сцену. Глядя на неё, я тоже невольно заулыбался.
Эпилог
В середине лета зарядила полоса летних дождей. Сырость висела в воздухе. Влага насквозь пропитала поля и леса. Когда ненадолго выглядывало солнце, все начинало парить и благоухать так, что, казалось, эту смесь всевозможных ароматов можно нарезать кусочками.