Формула Жизни

Жаров Александр

Предложение не показалось мне забавным, и я вполне серьезно спросил:

– А как же мой акцент? И ещё, ведь я не знаю кодов связи хотя бы с Магистром. Моя копия... Как я буду с ней общаться?

– Акцент мы уберем. Некоторые коды и все самое необходимое есть у меня. Ну а что касается контакта с копией... Ничего особенного здесь нет. Это что-то вроде общения однояйцовых братьев-близнецов, только с почти идентичной психикой и разными телами. С течением времени различия ваших личностей будут незначительно нарастать. Но мы преждевременно об этом говорим. Надо ещё протестировать твои мозги, узнать коэффициент интеллекта. Ты можешь не подойти, как не подходим я и Ларри. Коэффициент

интеллекта у Джо ниже, чем этого можно было ожидать, но всё равно на достаточном уровне - я давно залезла в его секретное компьютерное досье.

Я внимательно посмотрел на неё. Она выглядела утомленной, под глазами проступила синева.

– Ты очень устала...

– Может быть, - тихо сказала она.
– Сегодня был тяжёлый день, если не считать нашей фантазии.
– Она отвернулась, стараясь скрыть волнение, но голос выдал её.
– А как твое самочувствие? Ты готов пройти тестирование мозга? Это не займет много времени.

– Фантазиями сыт не будешь, - хмыкнул я. Тейла натянуто улыбнулась, но промолчала.

Какое-то время я сидел неподвижно, уставившись в одну точку. Потом я собрался с мыслями и ответил:

– Готов, хоть сейчас.

– Тогда поехали!

Она включила двигатель, и мы не торопясь, стали продираться сквозь сплошной серый ливень. Несколько минут мы молчали. Я напряжённо вслушивался, пытаясь уловить ритм её дыхания. Нежность к девушке переполняла меня. Казалось, каждая клеточка моего организма думает о ней. Её присутствие доставляло мне неизъяснимое наслаждение. Машина на время стала нашим домом, островком в мутной бесконечности низвергающейся воды, изолированным от грязного мира убежищем. Я впал в состояние прострации, смешанной с грустной меланхолией.

Наконец она спросила:

– Ты знаком со строением мозга?

– В общих чертах, на уровне знаний двухсоттысячелетней давности. Левое полушарие больше специализируется на абстрактном логическом мышлении и речи, подобная специализация присуща только человеческому мозгу. Правое - на конкретном образном мышлении. У животных оба полушария "правые". Вот, пожалуй, и всё, что мне известно...

– Немного, конечно, но основное ты знаешь, - заметила Тейла.
– Дело в том, что при тестировании сначала отключают, как бы усыпляют, левую половину мозга, а правая бодрствует, затем наоборот. Так что тебе доведётся на время, можно сказать, "превратиться" то в животное, то в бездушный компьютер.

– Любопытно...

– Вообще-то, кажется, первые эксперименты по поочередному выключению полушарий впервые проводились в ХХ веке, то есть в ваше время.

– Может быть, просто я не специалист.

Машина несколько раз повернула и остановилась напротив огромных белых ворот в нижней части высокого, очень длинного дома. Ворота медленно раздвинулись, и мы въехали внутрь.

Не было видно ни души.

– Если тебе будут задавать вопросы в процессе тестирования, - отвечай на них, - наставляла меня она.
– Ответы тоже учитываются.

– Мне нечего скрывать, - пробормотал я, следуя за Тейлой по залитому искусственным светом узкому коридору без окон. Высота его потолка едва достигала двух метров. Свет рассеивался откуда-то снизу и сверху. Казалось, он изливается со всех сторон.

Несколько раз Тейла останавливалась, позволяя охранным системам отсканировать радужную оболочку своих глаз, произнося, при этом, слово-шифр.

Минуты через три быстрого шага по извилистым катакомбам стали появляться первые двери. Наконец мы вошли в одну из них.

– Проходи, Майкл. Вот, познакомьтесь - это моя ассистентка - Марианн, - Тейла улыбнулась, представляя её.

Я мельком оглядел Марианн

и решил, что если бы увидел её в своем времени, то ничуть бы не усомнился, что она медсестра или, возможно, врач. Такой же белый халат, на голове белый чепец. Она была миловидной девушкой лет двадцати пяти, по нашим понятиям.

Моё внимание привлекло кресло с подлокотниками и спинкой внушительных размеров. Над ним нависал большой колпак, по-видимому, надеваемый на голову. Хотя проводов и не было видно, устройство, несомненно, соединялось с компьютерной панелью, расположенной неподалеку. Вид этого кресла почему-то навевал неприятные ассоциации. Стены комнаты были слишком яркие и цветастые, преобладали красные и зеленые тона. Пол был устлан пушистым бордовым покрытием. Создавалось впечатление скорее ночного клуба, чем помещения компьютерно-диагностического центра.

Одна стена представляла собой окно гигантского размера, за которым моросил уже почти стихший дождь.

– Присаживайтесь, пожалуйста, - пригласила Марианн, указывая на то самое кресло.

"Чёрт возьми, если бы меня сюда привела не Тейла, я скорее бы всё тут взорвал, чем позволил бы усадить себя в эту ковырялку мозгов", - подумал я и, скорчив, непринуждённо-весёлую гримасу, расположился в кресле.

Щелкнул включатель, и тут же ожило, замигало электронное табло напротив. Прошло несколько секунд. Я осторожно вздохнул. Что-то происходит. Кажется, левая половина мозга уже затихает. Засыпает. Выключается.

И сразу изменяется мир вокруг. Мое животное "я" выходит из сумрака.

Первое и самое непонятное: вдруг без всякой причины настроение становится еще хуже. Приходит раздражительность, недовольство. Чувства обострены. Будто ранней весной, когда кровь кипит. Всё неопределённо. Расплывчато.

– Что такое море?
– доносится голос извне.

– Мокрое, соленое, большое... Вода.

– Что такое дом?

– Очень приятное, родное, надёжное.

...Речь затруднена. Сложно подбирать слова. Особенно глаголы и происшедшие от них существительные. Я отвечаю короткими рублеными фразами, словно посылаю телеграммы. При этом пытаюсь их дополнить мимикой, жестами, интонацией. Кажется, слух остался прежним. Но почему-то слова удается расслышать с трудом. Хотя жужжание вентилятора в кондиционере, куда более тихое, улавливается прекрасно. Вообще, говорить совсем не хочется. Когда обращаются с вопросом, первое время этого даже не замечаешь. Из памяти вдруг исчезли все премудрости, накопленные за годы учебы, хотя голова полна массой отчётливых, резких образов во всем их конкретном разнообразии - любимая собака далекого детства, кофейный сервиз, расписанный золотом, кейс с пятном на боку - всего не перечесть. Почти невозможно стало запоминать слова. Да они и не нужны. Мир обходится без слов.

Но зато как резко обострилось восприятие обычного, несловесного мира, ощущение света, вкуса, запаха! В шелесте дождя отчетливо слышен и понятен каждый из множества звуков.

Вот звонкие шлепки от капель, бьющихся о стекло. Вот посвистывают порывы ветра. А вот шуршание и поскрипывание деревьев. Всякий предмет приобретает свое собственное лицо. У той кнопки чуть испачкалась надпись. У этой - сбоку вмятина. Какие красивые девушки. Вот эта с рыжевато-каштановыми волосами - мне особенно мила, не помню, как её зовут. Какие ласковые переливы звучат в её голосе. Слова, конечно, ускользают из памяти. Да и смысл их не всегда ясен. Но сколь много говорит интонация, с которой они сказаны. Тембр голоса - вот что не забывается никогда. Мир наполнен музыкой. Красками. Деталями. Милыми штрихами. Он ощущается остро и чётко. Я живу "сейчас" и "здесь".