Формы и содержание. О любви, о времени, о творческих людях. Проза, эссе, афоризмы
Шрифт:
– Стой! – прокричал хозяин рук…
– Что?.. – ошеломленно спросил Андрей.
– Там яма. Огромная яма. В длину метров пять.
– Так… А что в яме?
– Провал в канализацию. Оттуда уже не выбраться.
Андрей пораженно смотрел на сторожа, на сияющий, лучезарный мир вокруг, на это жаркое южное лето, глянцевую зелень… И думал о том, как он бы прямо сейчас тонул, задыхался в омерзительно вонючих фекальных массах. Как еще минуту спустя он умер бы от отвращения, а лишь потом наступило бы удушье. И всё это посреди сверкающего солнца, тепла, покоя, гармонии, целого мира живой красоты. И он почувствовал вдруг, что мир открыт в любую сторону: и в сторону безграничного счастья, и в сторону чудовищной смерти.
Внезапно он побежал прочь… Даже не от ямы, а именно от этого осознания. Мир предал его, надругался над его доверием, открытостью. Но разве не то же самое было с сахарной ватой, обещавшей радость, но вместо этого погрузившей его в ад на бесконечные три дня?.. Он остановился, пораженный этой тайной. Мир оказался коварнее и страшнее, чем он думал. Но именно это оттеняло его красоту. Это напугало и заворожило еще больше, жажда лишь росла.
Он вернулся обратно к морю и пошел вдоль берега. Ему почудилось вдруг, что море можно обогнуть. Умом он понимал, что оно огромно, но идти было так легко, что, казалось, можно обойти и море, прийти пешком в чужие дальние страны. Он видел их только на карте, но существуют ли они на самом деле? Всю жизнь все вокруг него говорили только по-русски. Может, в мире только и есть, что русский язык?.. А те английские пластинки, что иногда слышал, – это кто-то придумал, подстроил, разыграл. Подшутил над ним, чтобы он повторял, как дурак, какие-то странные слова, издавал нелепые звуки, а этот кто-то только смеялся бы над ним.
Стоп! Почему он не поблагодарил сторожа? Ведь тот спас ему жизнь! А Андрей был так поглощен своими чувствами, что даже не подумал сказать ему спасибо. Как несправедливо… и как странно, что какой-то незнакомый человек вынырнул вдруг из ниоткуда, спас его от кошмарной гибели и снова пропал в никуда, навечно… Андрей почему-то знал, что больше они никогда не встретятся. Эта внезапность пересечений человеческих судеб поразила его, по телу пошли мурашки…
Он залез на скалу прямо над волнами, но вдруг пошёл дождь, и порыв ветра чуть не сдул его в море, на хищные острые камни, лежавшие внизу. Андрей вжался в скалу, лёг на нее и замер… Опять! Опять он чуть не погиб, но теперь уже спасся сам. И опять с такой внезапностью… Это было волшебно, это было страшно, это было непостижимо.
Но ливень закончился. В небе возникла радуга, и Андрею захотелось вдруг дойти до ее начала. До основы, которой она опирается о землю. Он ясно видел: макушка радуги – вон у того облака, дужка – над морем, а начало – вон у той скалы. Это легко, он сможет. Там всего километр.
И он пошёл к радуге, чтобы потрогать ее, войти в нее, стать разноцветным, как она, как весь этот мир, слиться с ним, оставшись собой…
Но вдруг он почувствовал, что скоро кончится тихий час, и мама узнает, что он ушел без спросу куда-то один. Надо возвращаться. Пару дней назад он хотел встать прямо под луной, чтобы снизу она выглядела как узкая полоска. Не вышло. Вот и сейчас радуга куда-то отъезжала…
…Он прокрался в номер, осторожно лег в постель, накрылся пододеяльником… и только сейчас понял, как устал. Сон обрушился на него, накрыв его с головой. И он уже – горы, по нему карабкаются какие-то люди, о чем-то говорят. Он хочет ответить – и не может. Его засасывает какая-то вонючая масса, он уходит всё глубже и глубже, он машет руками и ногами, он зовёт маму, но вместо нее слетает с луны сторож, похожий на Бога… У него опухают веки, кто-то изо всех сил бьёт его в задницу чем-то острым, Андрей орёт что есть сил и вдруг понимает, что на спине уже не полежать, он переворачивается на бок, но, кстати, он же всё еще летит в вонючую пропасть, где-то рядом звенит графин о стакан, льётся холодная вода, – и он долетел до дна, ударился о него – но вот она, радуга! Он стал ею, теперь он такой же разноцветный, как этот мир, он слился с ним, оставшись собою! Но теперь ему нужно попасть на вершину этой радуги…
– Ты чего? – спрашивает мама тревожно, но при этом почему-то смеётся.
– А что? – как можно спокойнее отвечает Андрей.
– Ты чего с кровати-то скатился?
– Я?
– Ну да.
И он понимает вдруг, что лежит на полу, прямо на ковре… Он хочет продолжения этого сна, этого приключения. Неизъяснимая жажда наполняет его волнением, страхом и жгучей радостью. Но то, что ему приснилось, можно продолжить и сейчас, после того как он проснулся. Тут нет разницы. Он в любом случае будет это продолжать.
– Ты так махал руками и ногами, – продолжает мама. – Тебе что-то приснилось?
– Жизнь.
Из цикла «Галерея типов»
Портрет №2. – Оглушительная нежность
Любишь людей вообще —
и не можешь терпеть их в частности,
пишешь стихи, которые понимают лишь девушки:
слишком они тонки,
слишком неуловимые ты описываешь ощущения.
Пьяница, извращенец и эстет,
боящийся мамы и истосковавшийся по любви,
ты выходишь по вечерам на балкон и мечтаешь…
Ты видишь огни машин в темноте
и слушаешь баллады, так громко,
нежные баллады так оглушительно громко,
что орут соседи.
Ты ставишь хэви-мэтал, и они замолкают,
потому что знают, с кем имеют дело.
Ты худ, ты не приспособлен к жизни —
вот ты и худеешь,
ты не знаешь, как быть с людьми,
а они не знают, что тебе говорить.
Слова кажутся тебе грубыми.
Ты хочешь, наверно, прямого обмена чувств —
и он тебе удается,
особенно если ты выпьешь.
Как же ты слаб,
слаб и чудаковат,
мой дорогой гений,
мой старейший и лучший друг!
Портрет №6. – Самочка во Вселенной
Ты подробно рассказываешь мне о том, где, с кем и сколько раз. Потом говоришь об архитектуре, ты ведь образованная, а потом добавляешь, в какой позе. Потом возмущаешься:
– Ну почему у тебя в тексте встретилось слово «член»? Ведь это так пошло, так низменно!..
Ты милая.
Ты проводишь сравнительный анализ мужских органов по форме, длине, толщине и читаешь старомодные стихи, отвергая «бездуховность новой литературы».
Ты умеешь быть борзой с людьми, потому что панически боишься лошадей и собак.
В 15 лет ты была танцовщицей в ночном клубе, и теперь рассуждаешь об искусстве. В 10 лет тебя случайно заперли в классе – тебе пришлось помочиться в горшок с гортензией, и теперь у тебя два филологических образования. Тебя оприходовал в заводской малярке один доминирующий самец, и теперь ты член Союза писателей. Твоя жизнь идет тебе впрок, ничего не пропадает.