Формы и содержание. О любви, о времени, о творческих людях. Проза, эссе, афоризмы
Шрифт:
– Давай! – просто согласился я. – Клюква полезна для здоровья, я статью недавно читал.
Мы купили пол-литра клюквенного аперитива на 20 градусов. Было нам тогда лет 14. Мы пошли к Денису. Он достал миниатюрные стопочки. Мы вымахивали их одну за другой. Было весело и куражно. Я сказал:
– Хорошая, полезная клюква. Только я совсем не пьян.
– Тогда надо купить еще одну!
Мы спустились к ларьку.
– Купи ты, как более трезвый, – предложил Денис, дав мне денег.
Я купил «Брусничку». Я хотел укреплять здоровье разными ягодами.
К концу второй бутылки Денис полез ко мне драться за то, что я не читал Достоевского.
– Да я за Достоевского морду набью! – крикнул он, размахивая кулаками.
Чтобы немного отрезвить его, я швырнул его назад. Пролетев через всю комнату, Денис врезался в шкаф. Шкаф качнулся, с него упала керамическая ваза и разбилась.
– Люстра упала! – констатировал Денис.
– Ваза, – поправил я.
– Люстра! – кричал Денис, начисто забывший про Достоевского. – Люстра упала!
Он бросился подбирать осколки и, конечно, порезался до крови.
– Веником, – сказал я.
– Слушай, а почему так светло, если люстра разбилась? – спросил Денис и искренним интересом человека, впервые познающего мир. – Кстати, давай возьмем пива. Оно трезвит.
– Я и так достаточно трезв, – ответил я.
– А пройди вот по прямой линии! – заявил Денис.
– И пройду!
Я раз 15 твёрдо прошёл по линии на ковре. Денис смотрел на меня с изумлением.
– Ну ладно, спасибо за продуктивный вечер, – сказал я. – Пойду, что ли. А то мы вечером в цирк с папой собирались. Из цирка в цирк – это будет оригинально.
В цирке мы сели в первый ряд. На полутемной сцене дворца культуры некий йог в медитации плавно поднялся над полом на метр. Потом нас с папой вытащили на сцену, чтобы показывать на нас какие-то фокусы. По сцене приходилось бегать, причем по кривой линии. Это было куда сложнее, чем ходить по прямой. Я хотел крикнуть залу, что самый большой фокус – это ребенок, твердо бегающий по сцене после эквивалента бутылки водки на двоих, но всё же постеснялся. Так я не стал звездой.
…Вечером Денис позвонил мне домой:
– Вадим, я тут рассказ Достоевского прочёл – «Сон смешного человека». Это что-то поразительное, это перевернуло всё мое мировоззрение, обязательно почитай! Кстати, не знаешь случайно, где моя ваза?
– Ты имеешь в виду люстру?
Незнакомка
Лет в 14 мы с Денисом, сидя у меня дома, заметили вдруг почти обнаженную прекрасную девушку, мывшую окно своей квартиры в доме напротив.
– Смотри! – воскликнул Денис, показывая на нее.
– Ого! – одобрил я. – Вот это да! Это номер.
– Далековато только, – посетовал Денис.
– Да, но уже отсюда понятно, что она ослепительна! – восхитился я.
– У тебя есть бинокль? – спросил Денис.
– Ммм… Да, брали как-то в Большой театр на «Лебединое озеро», – признался я.
– Тащи его сюда!
– Ты что же, хочешь осквернить этот священный бинокль, созданный для созерцания искусства, похотливым подглядыванием?! – ужаснулся я. – Как можно? Чудовище!..
– Природа выше искусства, – возразил Денис. – Обнаженное и свежее девичье тело – что может быть выше этого? Вот совершенство! Вот венец творения! – восклицал Денис, старательно пряча зарождавшийся у него между ног характерный бугорок.
– Тоже мне лорд Генри, – скептически заметил я. – Ладно, хрен с тобой. Принесу.
Прокравшись в родительскую спальню, я незаметно стащил из комода театральный бинокль.
– Я первый! – закричал Денис, едва сдерживая пресловутый бугорок.
– Почему это? Бинокль-то мой! – не согласился я.
– А идея моя, – гордо заметил Денис. – Информационное общество диктует примат идеи, духа над примитивным физическим обладанием.
– Ладно, только недолго, – ответил я, пораженный его талантом к демагогии. – Потом сразу мне.
Денис впился глазами в прекрасную незнакомку.
– Приближение слабовато, – сказал он с легким разочарованием. – Но я уже различаю ее загорелое обнаженное тело с крепкими мускулистыми членами.
– Какими еще членами? – ужаснулся я.
– Ну, руками и ногами, – как ни в чем не бывало пояснил Денис. – Ты что, не читал приключенческой литературы 19-го века? Типа «развязавшись, путники принялись разминать свои затекшие члены».
– Короче, Склифосовский, – отрезал я. – Давай бинокль.
Я вырвал бинокль у него из рук, сам дрожа от нетерпения. Девушку и впрямь было видно не очень четко, но уже ясно было, что она походит на спортсменку. Какую-нибудь соблазнительную звезду рекламы и тенниса вроде Курниковой. Сильное молодое грудастое тело, почти обнаженное.
– Вадим, – сказал Денис, сглатывая слюну. – А у тебя есть… подзорная труба?
– Чего? – поразился я.
– Ну, может, космосом в детстве увлекался? Звёзды, планеты, романтизм, ночные мечтания?..
– Увлекался! – рассвирепел я. – Но теперь ты хочешь осквернить своей звериной похотью уже всё мироздание, всю Вселенную?.. Не дам! – возопил я, словно сам был девушкой.
– Но, Вадим, – вкрадчиво ответил Денис. – Что в мире может быть выше любви, красоты? Можно ли осквернить что-то ею? Разве что одухотворить, освятить, – торжественно заключил он, плотно сжимая ноги.
– Ааа! – закричал я. – Ну и демагог!..
– Это всего лишь правда, – скромно проговорил Денис. – Истина.
Я притащил из кладовки старый родительский телескоп. Но всё равно не хотел сдаваться так просто.
– А подумал ли ты над этическим аспектом? – коварно спросил я. – Нам же с детства внушали: стыдно подглядывать! Разве ты не помнишь?