Форпост
Шрифт:
– И теперь в этом билдинге ты официально прописан, - сказал Джон. – Миллионы людей захотели бы оказаться на твоем месте, - жителя лучшей в мире страны. Ты грустишь по России? Что в ней хорошего, в этом осколке третьего мира?
– Да ты бы хотя бы сравни нашу и вашу культуры… - с возмущением начал Серегин, но Джон от него отмахнулся:
– Ваша культура закончилась в начале двадцатого века. Остался разве балет, в котором я мало что смыслю, хотя признаю, что этот тип шоу – хороший бизнес. А почему? Он – вне национальности, как физика и математика. А что предназначено для узкого национального сознания, широкого спроса не имеет. Мы же стоим над всеми национальностями. И всё американское без отрыжки лопает мировой рынок. Нашу культуру – тоже. Голливуд нужен везде, а кому требуются русские фильмы? Или индийские, пусть их и выпускают по дюжине в день… С музыкой, под которую разве кобр заклинать… Твоя голова забита шелухой. Я учился на психоаналитика, и дам тебе добрый совет: живи в пределах возникающих проблем, думая, как извлечь из них прибыль или же уклониться от ущерба.
– Мы не уклонились от ущерба в казино…
– Потому что были чьей-то проблемой, - парировал Джон.
Дядя Джона – добродушный облысевший толстяк лет шестидесяти, со слюнявым ртом и пористой, словно цепью изгвазданной физиономией, встретил их в своем офисе, примыкавшим к обширной площадке, плотно заставленной подержанными автомобилями, обманно лоснящимися от восковой пасты и зазывно украшенными елочной мишурой.
Выслушав горестную исповедь племянника об утрате всяческой работы в Нью-Йорке, дядя посетовал на жестокость и пагубность жизни в порочных мегаполисах, куда, по его словам, он не переехал бы ни за какие коврижки. Затем воодушевленно описал прелести здешнего свежего воздуха, рыбалки, окружения бесхитростных сельских тружеников, после чего повел гостей в придорожную забегаловку, где накормил их приличным обедом.
– У меня есть место менеджера по продажам, - поведал он Джону. – Оно просто создано для тебя. Ни у кого из здешних парней так не подвешен язык. А что касается твоего товарища, - кивнул на Серегина, - могу рекомендовать его разнорабочим на местное предприятие по производству ружей…
– Нам необходима работа за наличные, - осторожно произнес Джон.
– Так вы в бегах? – мгновенно отреагировал дядя. – Чек, банк, и вас тут же берут за бока?
– Временные неприятности, - опустил глаза Джон. – И еще: нам нужен дилерский номер для «Линкольна», на машину нет страховки…
– Полагаю, на нее ничего нет, - добавил догадливый дядя. – Что же… - Он отодвинул от себя тарелку. – Я не буду входить в роль старого зануды и читать вам пустые нотации. Я дам «жестянку» на борт, но, если вы влипнете с ней в историю, выкручиваться будете сами. Работа за наличные? Но те люди, на кого будут выписаны чеки, потребуют компенсацию за налоги и за свою причастность к такого рода химии… Ваша участь - сводить концы с концами.
– К этому не привыкать, - заметил Серегин философски.
– Тогда – пошли, - сказал дядя, грузно поднимаясь из-за стола. – У меня есть маленький домик, выставленный на продажу. Триста долларов в месяц, надеюсь, вы потянете…
Так началась их скучная, но благонравная жизнь в сельскохозяйственной провинции, в крохотном городишке, где каждый был на виду и каждый знал каждого. Утром Джон заводил «таун-кар», беспощадно жравший ведра бензина, уезжая на свою службу по охмурению покупателей заезженных колымаг и забрасывая по пути Серегина на его трудовую вахту поденного рабочего. Впрочем, карьерный рост Олега отмечался известными успехами: сначала он подметал заводской двор и вывозил мусор, а после был переведен на должность сборщика патронов, освоив нехитрый станок, матрицы, науку посадки капсюля в гильзу и обжима пули в патроне, что именовалось заумным термином «кримпование».
Заводик был небольшой, состоявший из нескольких цехов, а в подвале его располагался пристрелочный тир, куда однажды Серегин был приглашен хозяином развлечься в испытании модифицированной винтовки. Хозяин считал себя многоопытным стрелком, но, посмотрев результаты стрельбы своего подчиненного, обомлел в восхищении, сказав, что готов подготовить из него чемпиона. Олега тут же перевели на пристрелку оружия.
Вскоре в скромный домик с табличкой «Продается», примкнутой к корявой акации, прибыл новый жилец – Худой Билл, решивший погостить у старых друзей.
Облик его полностью соответствовал определению «ковбой». Голубые джинсы обтягивали поджарые ноги, он немного сутулился, будто провел в седле всю свою жизнь, сапоги из оленьей кожи были окантованы на каблуках и мысках блестящим железом, за воротом голубой плотной рубашки виднелся красный шейный платок, а на голове красовалась шляпа с широкими полями, закрывающими лицо от солнца.
Билл привез Олегу заветную грин-кард и поделился новостями. Новости оптимизма не вселяли. Мафия усердно разыскивала Джона, планомерно отрабатывая все его связи и знакомства, Худой Билл повторно подвергся допросу с пристрастием, сулившим очередное продолжение, и, что печально, итальянский сыск вышел на фигуру Серегина, утвердившись в подозрении его причастности к разбойному налету.
– Тебя считала камера наблюдения, когда ты стоял «на стреме» в Манхэттене, - удрученно поведал Худой Билл. – Фаринелли уже побывали у Хелен…
– И что? – огорчился Серегин за фиктивную супругу.
Худой Билл снисходительно отмахнулся:
– Девчонка никогда не теряла выдержки. Когда на нее навели пистолет, она, не моргнув глазом, сказала, что с этим миром ее связывает только компьютер… А что касается тебя – это был бизнес без перехода на личности… Так что – или стреляйте, или проваливайте. Они потоптались, грязно выругались и ушли. Обошлось даже без оплеух.
– Гены пальцем не раздавишь, - сказал Джон гордо. – Наши предки никогда не утрачивали высоту духа. Когда за ограбление поездов вешали моего прадеда, он попросил плеснуть на веревку духов, ибо та воняла конским навозом.
– Она так и сидит в обнимку с компьютером? – спросил Серегин.
– Увы, - кивнул Худой Билл. – Таких людей много. Они полагают, что жизнь – это, в первую очередь, то, что внутри их, а не снаружи. Чего не скажешь о «макаронниках». Эти - упорны и вездесущи, как взбесившиеся кроты. И копают под нас глубоко и сердито. Ирландцы мне помогли, но покуда я тоже не вычеркнут из картотеки кандидатов на утилизацию. Так что завтра отбываю в Калифорнию. Мне подыскали там местечко для шиномонтажной шарашки, посмотрю, что к чему. Вам тоже советую раствориться. Если выйдут на дядю, присматривайте себе места на ближайшем кладбище. Здесь, кстати, последний приют обойдется вам в сущую чепуху по сравнению с алчным, бессердечным Нью-Йорком… - Взгляд его стал насмешливо-благостен. Продолжил елейно: - Как много тут уютных и живописных уголков скорби… Я даже радовался за вас, когда сегодня плутал в окрестностях, обозревая виды... Мне попались на глаза любопытные эпитафии… Например: «Я так ничего и не понял…» Затем: «Спасибо, все было очень интересно» . Или же: «Больше на меня не рассчитывайте» . Здесь, кстати, хоронят в гробах, честь по чести, как завещано Библией, а не сгружают золу на развес из общей печки в глиняный горшок.
– Твой ядовитый язык приведет тебя к гибели! – взвился Джон. – Спасите наши уши! Ведь это же ты нас подставил!
– Я могу согласиться с тобой, но тогда мы оба будем неправы, - изрек Худой Билл. – Нас подставила жизнь. А дальше потянулись своей чередой обстоятельства и коллизии. Но разве я не ценю чувство дружбы? Разве я не знаю, что друзей нельзя купить?
– Зато их можно продать… - буркнул Джон. – И купить себе подруг…
– Но зачем же тогда я здесь? – продолжил Худой Билл.
– Зачем, рискуя жизнью, привез тебе, мистер Серегин, грин-кард и привет от Хелен? Кстати, она до неприличия меркантильна.