Форпост
Шрифт:
– А ты думал, в сказку попал? – спросил Серегин. – Не, ты в жизнь вляпался. Кто нас сюда звал? И кто тут нам чем обязан?
– Вот те на! – Вася встал у стены и, сложив на груди руки, уперся в Серегина негодующим взором.
– Нам эти американские барбосы обязаны всем! - Голос его обрел деревянную суровость идейного обличителя.
– Зри в корень, земеля! И слушай, какой у нас к ним счет! От Гитлера мы их спасли? Это – не обсуждается даже. Так они на этом еще и заработали с особой безнравственностью. Сплавили нам свои неликвиды за тонны золота. Это ж какой, сука, цинизм в квадрате! Мы кровь за них лили, не щадили жизней…
– Ты-то тут при чем? – буркнул Серегин.
– Еще как при чем! – Вася потянулся к пачке сигарет, чиркнул бумажной спичкой, закурил нервно. – Вот дед мой на Западном фронте три года по окопам напрягался. В любые погодные условия зимы и лета. Думаешь, это беспошлинно прошло для всякого рода сперматозоидов? Все проморожено до основания, хотя, с другой стороны, закалка, и она положительно сказалась в дальнейшем, пример перед глазами… Но это – редкое исключение. К тому же: голодуха, апельсинов там не давали… Только, сука, водку для храбрости, но она ведь тоже не витамин… И сперматозоид, кстати, к ней приучивается, обретая пагубный навык. Понимаешь, какой нам случился урон по генофонду и по всем направлениям в принципе? – Отмахнулся от табачного дыма, продолжив вдумчиво: - Это первое… А как продолжалась инсинуация в дальнейшем? Холодная война, гонка вооружений. Опять мы в жопе, и опять без полезных веществ. Дефицит, недовольство властью. И снова голодуха. Перловка, концентраты, солдатам – бром. Ну, картошка еще… И неопределенная, как богословие, медицина. Результат: развитие похоронного дела. Кто виноват? Естественно - демоны империализма, я в этом не сомневаюсь даже. Далее! – Внушительно поднял палец. – Обрушив мировые цены на нефть, они навернули, считай, весь Эсесесер. А теперь продвигают в наши мозги свою демократию. Капиталистический индивидуализм. То есть, хотят придушить нас нашими же руками. Я вот тут задумался, крутя рулевое колесо… - Голос его обрел доверительную интонацию. – Подсчитал совершенно элементарно… В русском алфавите тридцать три буквы, а у них – двадцать шесть. Эти суки нам точно чего-то недоговаривают… А когда разберемся чего именно, окажемся в очередной жопе без возможности проникновения к кислороду. По собственной дури и легковерию. Дело к тому идет стремительной походкой! Так что, братец, мы здесь кто? Можно сказать, бойцы на передовой! Народные мстители в тылу у врага. Отчуждаем то, что нам по праву принадлежит. Осуществляем законную экспроприацию, олицетворяющую боевые трофеи. Радеем и за себя и, за того, как говорится, парня… Кто не дожил, либо не получил визу. Таких, как мы, надо бы еще во времена Сталина сюда переправлять. Через Магадан эшелонами. На чисто патриотическом мотиве, безо всяких шпионских командировочных, бескорыстно. Мы бы тут такого наворотили, что, пока бы они с нами разбирались, за СССР уже было бы не угнаться! Опустились бы руки… Но с этим решением политическое руководство промедлило… - Он запнулся: в номер вошел Джон.
Джон сказал:
– Все готово, парни. Дело не ждет.
– Вот так, - вяло произнес Вася. – Я не договорил, а уже и пора прощаться. Подведем итоги, земляк. Мои выводы: надо бороться. Преступления капитала нуждаются хотя бы в каком-то возмездии… Кстати, табачные компании – это же, бля, реальные торговцы смертью! – Он загасил окурок о плинтус. – Их всех взорвать надо, а мы всего-то какой-то контейнер с сигаретами упираем, даже неловко… Кроме того, я понял одно: нигде серьезных денег честно не заработать…
Джон, терпеливо выслушивающий речь на языке своих славянских предков, раздраженно кашлянул.
– Окей, босс, - кивнул ему Вася. – Я готов заняться животрепещущей конкретикой, но у меня твердое условие: никаких телесных повреждений! Здоровье здесь стоит дорого. А его лечение – изнасилование в извращенной форме. Таким образом, рулим по интеллигентной легенде: вы угрожали мне оружием, а я отбивался от вас цитатами из гостиничной библии…
Через полчаса, Вася, прилежно обмотанный клейкой матерчатой лентой, лежал на ковровом покрытии пола, а Джон выводил со стоянки тяжелый грузовик. Серегин двигался на легковушке в кильватере похищенной грузовой машины.
Мексиканцы, принявшие в отстойнике желанный груз, рассчитались с ними сполна, тем более, Джон уверил их в повторении подобной акции на следующей неделе и даже взял под нее залог в десять тысяч долларов. Поскольку возвращения в Нью-Йорк в ближайшие годы не предполагалось, мести обманутых мачо он не опасался, забыв об их существовании через мгновение после умещения безвозвратного аванса в карман. Обмен товара на деньги страховал Серегин, в любой момент готовый выхватить из-за пояса пистолет, находящийся на боевом взводе. Несмотря на внешнюю миролюбивость мексиканцев , в деловых взаимоотношениях с ними Джон, помимо личного обаяния полагал нелишней и обаяние силовой поддержки.
– А вот теперь, - сказал он Серегину, усаживаясь в машину, - нам надо увеличить свой капитал. И я знаю, что следует для этого сделать.
– И что же? – с опаской спросил Олег.
– Мы едем в Атлантик-сити, - последовал твердый ответ. – В казино.
– Что?!.
– Ты еще не понимаешь, с кем имеешь дело! Я знаю систему… Абсолютно беспроигрышную. Естественно, мы не разорим их дочиста, в этой шараге заправляют опытные итальянские сволочи… Но мы отрежем по кусочку от их жирных задниц! Со своим другом Джоном ты не пропадешь никогда! Кстати, вот твои пять тысяч за труды и за помощь.
– Всего-то? – спросил Серегин.
– А что ты сделал? – спросил Джон. – Составил мне компанию и поскучал с пистолетом возле гаража? Кроме того, я покупаю тебе документы за свой личный счет, хотя и в долг… Но - без процентов. Не говорю про текущие расходы. С ними мы разберемся позже… Оцени и то, что ставлю тебя своими руками на настоящий американский путь. Ты каждый день набираешься знаний и опыта. И эти пять тысяч – неслыханная щедрость с моей стороны, признай это, не будь свиньей.
КИРЬЯН КИЗЬЯКОВ. 20-Й ВЕК. 50-Е ГОДЫ
Летом Кирьян приехал в деревню навестить мать и отца, застав в родных местах большие и неприятные ему перемены. В безмятежный простор и в тихую благость знакомой местности вклинилась стройка деревообрабатывающего завода, расширилась зона, обрастая хозяйственными и производственными бараками, изуродовались таежные дорожки колеями, выдавленными шинами лесогрузов, валялось по обочинам ржавое железо и рваные покрышки вперемешку с почернелым упаковочным картоном, обрывками троса и битым стеклом. И уже шагали к новому форпосту социалистической цивилизации, блестя холодно и властно, как взоры конвойных стражей, возвышающиеся над тайгой мачты высоковольтной линии.
Обнялся с матерью, ткнулся лицом в охвативший ее голову белый чистый платок с полынным запахом, приметил с тоской седину в выбившейся из-под батистовой материи пряди, сеть упорных морщинок, пробивающихся над верхней губой и под глазами – явно и пугающе тускневшими… А отец, напротив, раздобрел, округлел животом, пожирнел шеей, излучая собой довольство, уверенность и добродушие человека, крепко стоящего на своей стезе в этой жизни.
Увидев серебряный крестик с продетой в петлю бечевой на груди сына, не сказал ничего, лишь переглянулся с матерью, и та кивнула – сурово и одобрительно. В расспросы не вдавались.
В предчувствии долгой и тягостной зимы, посвященной учебе, Кирьян особенно остро ощущал простор и свободу родных мест, в очередной раз оставляемых им ради неведомого будущего, путь в которое открывала бумажка о техническом среднем образовании. Цена бумажки - однообразие монотонных будней, унылость общаги и неприветливость мрачного городишки с его нелюдимыми обитателями, забивающимися зимой в свои норы, как древоточцы под кору. Единственная отрада – Даша… Ради нее он был готов претерпеть все.