Форпост
Шрифт:
— Разве это я иду? Вы идете, — ответил Ендрек, пожимая плечами. — Я бы туда не пошел.
— А что бы ты сделал? Письмо бы написал? Так пан тебе не ровня, да и писать ты не умеешь.
— Скосил бы траву, да и свез бы к себе на двор. Пускай бы он шел ко мне, а не я к нему.
— И ты посмел бы косить господскую траву?
— Какая она господская! Сам он, что ли, ее сеял? Да и луг не возле его хаты!..
— Вот и видно, что дурак, потому что луг-то господский и вон те поля — все господские. — Он показал рукой на горизонт.
— Оно как будто и так, — ответил Ендрек, — покуда никто
— Да вот заграбастал же.
— А у вас почему столько нету, да и у Гжиба и у других?
— На то он пан.
— Велика важность! Вы, тятя, наденьте сюртук, выпустите штаны поверх сапог — и тоже станете паном. Только земли у вас столько не будет, как у него.
— Сказал я тебе: дурак! — рассердился Слимак.
— Я и правда еще глуп, потому что не ученый. А Ясек Гжиб — умный, он даже в канцелярии писал. А он что говорит? Должно, говорит, быть равенство, и тогда, говорит, оно наступит, когда мужики отнимут землю у господ и у каждого будет свое.
— Дурень твой Ясек: если у каждого будет свое, никто на другого не станет работать. Так уж устроено на свете, и Ясек тут ничего не поделает. Лучше бы он у отца деньги из сундука не таскал да не бегал по городу из шинка в шинок. Больно горазд он чужим распоряжаться! Мое бы он отдал Овчажу, господское взял бы себе, а свое-то небось не выпустил бы из рук. Пусть уж лучше будет так, как господь бог по милости своей сотворил и как учит святая церковь, а не так, как хотят Гжибы — старый и молодой.
— А разве помещику землю послал господь бог? — брякнул Ендрек.
— Господь бог установил на свете такой порядок, чтобы не было никакого равенства. Оттого-то небо вверху, а земля внизу, сосна растет высоко, орешник низко, а трава еще того ниже. Оттого и среди людей: один старый, а другой молодой, один отец, а другой сын, один хозяин, а другой батрак, один барин, а другой мужик.
Слимак даже устал говорить, но, отдышавшись, продолжал:
— Ты погляди, к примеру, на умных собак, когда их много бегает во дворе. Вынесут из кухни ушат помоев, сейчас к нему первая идет одна, всех сильнее и всех злее, ну, и жрет, а другие стоят облизываются, хоть и видят, что она хватает все лакомые куски. Когда эта так натрескается, что, того и гляди, лопнет, подходят другие. Каждая сует морду со своего края и без всякой грызни жрет, сколько на ее долю придется. А где собаки глупые, там все они враз летят к ушату, сейчас передерутся и больше вырвут клочьев друг у дружки, чем урвут кусков. А то еще ушат опрокинут и весь корм разольют, но и тут всегда найдется одна какая-нибудь посильней других и всех разгонит. Ей и самой при таком хозяйствовании немного достанется, а другим и вовсе ничего.
Так и с людьми будет, если всякий станет заглядывать в рот другому да кричать: «Отдай, ты больше съел!» Самый сильный разгонит других, а кто послабей, те перемрут с голоду. Оттого бог так и устроил, чтобы каждый берег свою землю, а чужую не отнимал.
— А ведь раз мужикам уже землю раздавали.
— Раздавали, и не один раз, а два раза; может, и еще будут
— Да уж какой порядок, когда Гжиб сразу получил тридцать моргов, а вы насилу семь! — сказал Ендрек.
Слимак остановился посреди дороги, решив передохнуть. Он поправил шапку, уперся левой рукой в бок, а правой показал на холмы:
— Видишь ты горы там, над имением? С них все время земля сыплется вниз. Может, неверно?
— Нет, верно.
— То-то, что верно. А та земля, что осыпается, она на чьи поля падает, а?
— Известно, на господские.
— То-то, что на господские. А та земля, что осыплется с господских полей, к кому упадет на пашню — ко мне или к Гжибу?
— Известно, к Гжибу, раз его поля на косогоре под господскими, а ваши по ту сторону долины.
— Вот видишь, — продолжал Слимак. — Если б мои поля были там, где Гжибовы, я бы с господской земли имел пользу; а как земля мне досталась за рекой, то я меньше и пользуюсь.
— Да еще с ваших же холмов земля падает на господские луга, — подтвердил Ендрек.
— На все воля божья! — сказал мужик и снял шапку. — Тем я хуже наших мужиков, что у меня земли меньше, но тем лучше самого барина, что земля с моего хутора сыплется на его луга и богатство его приумножает.
Ендрек, выслушав это рассуждение, покачал головой.
— Ты что башкой мотаешь? — спросил его отец.
— Не по мне все, что вы говорите.
— Не по тебе, потому что ты моложе меня и глупее.
— А вы, тятя, стало быть, глупее Гжиба, потому что он старше вас и говорит совсем другое.
Мужика так и кольнуло в сердце.
— Ах ты щенок этакий! — крикнул он. — Вот я дам тебе в морду, так ты мигом смекнешь, кто умнее!..
Довод был настолько веский, что Ендрек умолк, и дальше они шли, уже не разговаривая. Стасек о чем-то мечтал, а Слимак то беспокоился, сдадут ли ему луг в аренду, то удивлялся, что его старший сын проповедует столь превратные теории.
— Гм! — ворчал мужик. — Учится, паршивец, у других. Гордый, черт, никому не уступит; слава богу, что хоть не ворует. Ого! Нет, уже он-то не будет мужиком.
Начиная с места, где, плавно поднимаясь в гору, с большаком соединялась дорога, ведущая в имение, Слимак шел все медленнее, Стасек озирался все тревожнее, и только Ендрек становился все бойчее. Но вот из-за холма показались черные, но уже покрывшиеся почками ветви придорожных лип, а затем трубы и крыши помещичьей усадьбы.
Вдруг раздались два выстрела.
— Стреляют! — заорал Ендрек и бросился вперед, между тем как Стасек уцепился за карман отцовского зипуна.
— Ты куда? Сейчас же назад! — крикнул Слимак.
Ендрек насупился, но замедлил шаг.
Они поднялись на холм, где тянулись уже одни только господские поля. Позади, внизу, лежала деревня, еще ниже — луг и река; перед ними за забором стоял господский дом, еще какие-то строения, дальше — сад.
— Видишь, вот и господский дом, — сказал Слимак Стасеку.
— Это который?