Форпост
Шрифт:
— Чего ж вы не брали?
— Это правильно, — признал мужик. — Всякий, как может, пользуется.
— А вы никогда не пользовались?.. — спросил Хаммер.
— И я пользовался.
— Кроме того, хата и рига сгорели.
— Вы построите себе другие, получше.
Хаммер снова задумался.
— Ну как, отдаете? — спросил он Слимака.
— Чего ж не отдать?
— И завтра поедем к нотариусу?
— Поедем.
— А сегодня вечером договоримся у меня?
— И
— Ну, если так, — помолчав, продолжал Хаммер, — я вам вот что скажу: я заплачу по семьдесят пять рублей за морг и не дам вам пропасть. Мы отвезем вашу жену в колонию и устроим ее в школе. Там тепло. Вы оба перезимуете у нас, а за работу я вам буду платить, как нашим батракам.
При слове «батрак» Слимака передернуло, но он промолчал.
— От ваших мужиков, — сказал Хаммер, поднимаясь с порога, — вы не дождетесь помощи. У них не христианское сердце. Это скоты… Будьте здоровы.
— Счастливый вам путь, — ответил мужик.
Хаммер ушел. На закате за лежавшей без памяти Слимаковой приехали сани и увезли ее в колонию. Слимак остался на пожарище. Прежде всего он достал из-под навоза мешочки с серебром и с бумажными деньгами и рассовал их по карманам зипуна. Потом перенес в конюшню уцелевшую от пожара одежду и утварь и, наконец, подбросил сена коровам. Ему показалось, что эти бессловесные твари смотрят на него с упреком, как будто спрашивают:
«Что ж это вы делаете, хозяин, неужто ничего лучше не надумали?»
«А что мне делать?.. — отвечал себе мужик. — Ну, остались у меня кое-какие деньги, даже, можно сказать, немалые деньги, да что толку? Если я сызнова построюсь и лошадей заведу, опять что-нибудь приключится: такое уж тут место несчастливое. Вот перейдет сюда немец и отвадит нечистого, а мне с ним не совладать».
Наступил вечер, а Слимак все еще бродил по двору с таким чувством, как будто что-то удерживало его на месте, как будто ноги у него примерзли к земле. Он попытался возбудить в себе гнев и принялся сам перед собой охаивать свой хутор.
— У-у… пакость… — ворчал он. — Было бы что жалеть! А то земля не родит, кругом ни души, заработков никаких, а чего солнце не выжжет, то смоет водой. Не для того же мне тут оставаться, чтоб на мне разживались воры.
Он в самом деле обозлился: плюнул в сердцах, пнул ногой сломанные ворота и размашисто зашагал к мосту, не оглядываясь назад. По дороге он встретил двух немцев-батраков; весело разговаривая, они шли ночевать к нему на хутор. При виде Слимака немцы умолкли, но, едва разминувшись с ним, негромко засмеялись.
— Стану я зимовать с такими стервецами, как вы!.. — буркнул Слимак. — Пусть только малый мой вернется из тюрьмы да поправится баба, я на край света уйду, лишь бы глаза мои вас не видали…
В ясном небе загорелись звезды; из-за леса выплыла луна. За мостом мужик свернул налево и вскоре остановился возле колонии Хаммера.
У ворот послышалось покашливание, там чернела какая-то тень.
— Это вы, пан учитель?.. — спросил Слимак.
— Я. Ну что же, решили продать землю?
Мужик молчал.
— Может, это и к лучшему… Да, пожалуй, к лучшему, — говорил учитель. — Один вы на этом клочке много не навоюете: очень уж вам не везет, а так — хоть других выручите.
Он оглянулся по сторонам и прибавил понизив голос:
— Но у нотариуса вы поторгуйтесь с Хаммерами, ведь вы им оказываете услугу. Как только они с вами уладят это дело, Кнап отдаст свою дочь за Вильгельма, выплатит ему приданое и даст им еще денег в долг. Иначе в день святого Яна Гиршгольд выгонит их и продаст ферму Гжибу… На тяжелых условиях они заключили контракт с Гиршгольдом.
— Это, стало быть, Гжиб хочет купить колонию? — спросил Слимак.
— А вы думали кто? — сказал учитель. — Гжиб покупает для сына… Иосель уже с месяц тут шныряет, и, бог знает, чем бы все это кончилось, если бы вы не решились продать свой хутор.
— Гжиб? — повторил мужик. — Да лучше мне черта иметь соседом, чем эту холеру! И сто немцев так не доймут, как этот старый Иуда.
— А вы все-таки с ними поторгуйтесь, — прибавил учитель. — Кнап уже приехал, так что они не будут особенно упираться.
На ферме скрипнула дверь. Учитель тотчас заговорил о другом.
— Ваша жена, — громко сказал он, — лежит в школе. Вы пройдите туда…
— Это кто, Слимак? — крикнул со двора Фриц Хаммер.
— Я.
— Вы зайдите к жене, но ночевать будете в кухне. За больной присмотрит Августова, а вам нужно выспаться: завтра чуть свет мы едем.
Он скрылся за углом; дверь снова скрипнула. Должно быть, он ушел к себе.
— А вы где живете, пан учитель? — спросил мужик.
— Обычно в школе, но сегодня ночуем с дочерью в конюшне.
Слимак задумался и сказал:
— Видать, мою бабу только до завтра положили в горнице. А завтра нас прогонят в конюшню… Нет, нечего нам тут засиживаться.
Они вошли в темные сени. Откуда-то из дальних комнат доносился громкий разговор, прерываемый взрывами грубого смеха и звоном стаканов. Учитель взял Слимака за руку и потянул к дверям налево. В большой комнате, заставленной скамейками, тускло горела лампочка; в углу на топчане лежала Слимакова; какая-то старуха клала ей на голову мокрые тряпки. Комнату наполнял острый запах уксуса.